Николай Колбасов - Штрафники. Люди в кирасах

Переброска войск проходила скрытно, и колонны шли без песен и громких разговоров. Курить было разрешено только в рукав, и Колобов, шагая впереди своей роты, подносил ко рту самокрутку, заботливо прикрывая ее ладонью.

О предстоящем марше им объявили после ужина. Построили и сказали: через двадцать минут полк выступает на передовую. Куда и зачем — полковник Шерстнев объяснять не стал, но по его тону чувствовалось, что предстоит нечто серьезное, скорее всего, то, к чему их так долго готовили.

— Ну, братья-славяне, кажись, кончился наш дачный сезон, — высказал догадку Фитюлин. — Прощай, рыбная юшка, да здравствует пшенная каша по первой норме!

— Помолчи, дай послушать, что там полковник говорит, — остановил его Козлов.

— Пятнадцать месяцев осаждают фашисты Ленинград, надеясь задушить его голодом и болезнями, — доносился из темноты простуженный голос Шерстнева. — Ничего у них не выходит, и теперь настало время нам сказать свое решающее слово. Враг в полной мере почувствует нашу ненависть, нашу силу… От имени Родины я требую от вас мужества и честного исполнения воинского долга…

И вот они уже часа полтора идут по лесной дороге, стараясь определить, на какой участок фронта их направляют. Колонны потеряли свою первоначальную стройность, растянулись. Разговоры притихли, и Николай слышал сзади себя лишь сдерживаемый кашель да отрывистые восклицания поскользнувшихся бойцов. Изредка вдоль колонн проезжал «козлик» командира полка и тогда по рядам передавали команду Войтова: «Не растягиваться! Прибавить шаг!»

— Сколько нам топать-то еще, не знаете, товарищ лейтенант? — спросил шедший за Колобовым Красовский.

— Ты у меня еще время и место наступления спроси, — язвительно хмыкнул в ответ Николай.

— Да я не к тому. Понятно, что не знаете. Я о привале спрашиваю. Портянка сбилась, перемотать бы.

— Отойди на обочину и перемотай. Только не задерживайся, а то отстанешь, не найдешь нас в темноте.

Колобов с интересом поглядывал на идущего рядом с ним Волкова: мужик в возрасте, а не жалуется, не отстает, хоть и дышит тяжело, с хрипом. Словом, с характером у него замполит. Не считает для себя возможным проявлять слабость перед бойцами. Две недели всего в роте, а уже создал партячейку, провел партийное собрание, на которое пригласил и его, командира роты. К бойцам не подлаживается, не опасается высказывать свое, порой резкое мнение, но в роте его, кажется, признали, считаются с ним, прислушиваются к советам. Одно Колобову не нравилось: за глаза замполита бойцы называли не по званию и фамилии, а Сергеичем. Вроде бы и неплохо это, но доведись Волкову в бою заменить его, командира, сумеет ли он удержать на должном уровне дисциплину?

А привала и в самом деле что-то долго не объявляют. Уже около трех часов идет батальон по скользкой зимней дороге. Справа все явственнее доносится грохот орудийных выстрелов и чистая белизна снега все гуще чернеет воронками. Хвойный лес незаметно сменился лиственным.

— Послушай, Юрий Сергеевич, — обратился Колобов к замполиту. — Ты почему сержанту Застежкину отказал в приеме в партию?

— Я один таких вопросов не решаю. Так что ему не я, а партийная комиссия отказала, — помолчав, ответил Волков.

— И почему же ему отказала партийная комиссия?

— Потому что судимость у него в прошлом.

— Так у нас, сам знаешь, больше половины роты — бывшие штрафники и с судимостью. Но теперь-то она с них снята. Люди собственной кровью свою вину перед Родиной искупили!

— А я с этим и не спорю. Простили их и теперь они стали полноправными бойцами Красной Армии. Только этого еще мало, чтобы быть принятым в партию.

— Что-то не пойму я тебя, замполит. Я тоже из штрафников, но со мной ты сам заводил разговор насчет вступления в партию.

— Чего ж тут непонятного? — Волков мягко тронул Николая за локоть, как бы успокаивая его. — Во-первых, ты офицер, командир роты, и уровень твоего сознания нельзя сравнивать с уровнем сознания Застежкина, у которого всего три класса образования. А во-вторых, что ты тогда на мое предложение ответил?

— Ну, что рановато мне еще коммунистом быть, что еще заслужить это высокое звание надо.

— Вот видишь? Сам на свой вопрос и ответил. А ведь ты еще в сорок первом медаль «За отвагу» заслужил. За Невский пятачок тебя орденом наградили, медаль «За оборону Ленинграда» вручили недавно и все-таки ты считаешь себя пока недостойным. А вот Застежкин о себе другого мнения. Разница есть или нет?