Валерий Строкин - Так и кончается мир [СИ]

Час ранний, посему у бассейна сидел один, наслаждаясь одиночеством и обретенной свободой от новых туфель-шуз. Не торопясь, покуривал сигарету, невольно щурясь от красного солнца отраженного в окнах ресторана, готовясь к встрече со своей невестой — Олей. Насущный вопрос я давно решил, как Александр Македонский с фригийским узлом царя Гордия. Решение никому не понравится, кроме меня и понятно, что все отнесутся к нему несерьезно и напрасно. У виска никто не покрутит пальцем, но сделают вывод — последствия войны. Мама всплеснет руками, похрустит тонкими пальцами, трагически заламывая, поохает, повздыхает и скажет: «У него шок. Андрея необходимо срочно показать моему знакомому, он хороший психиатр». Оля бесстрастно согласится и возможно добавит: «И я знаю одного хорошего психоаналитика, могу свести с Андрюшей. Он быстро поставит его на ноги».

Она любит называть меня не Андреем, а Андрюшей. С первой встречи выработала покровительственный тон «мамочки». Считается, что у нее сильный характер лидера, пробивной, способной решить проблемы. Она видит себя современной, целеустремленной и деловой женщиной. Два года в её обязанности входил присмотр за мной: оградить от всего мира, не дать обидеть, а главное заставить меня жениться на ней, потому что иного выбора не существует.

Высокая, стройная, спортивная, активная, беспартийная, ежедневно совершает утренние пробежки, делает гимнастику и по абонентской карточке посещает бассейн и тренажеры. Днем — работа, продолжительные репетиции, фуги, буги, вуги… Концерты… Музыка… Вечером — домашний отдых перед телевизором, на который смотрит устало, ничего не видя…

Она симпатичная, у неё тонкое лицо одухотворенного человека, немого удлиненный упрямый подбородок, сексапильные полные губы, изогнутые луком божка-купидона, карие глаза, прячущиеся за дымчатыми очками. Очки, Оля считает единственным недостатком. Недавно она сменила их на контактные линзы и мечтает о коррекции зрения. Длинные, темно-каштановые волосы, чаще всего заплетены в толстую косу. Дома, в семье (папа, мама, младший брат оболтус) она распускает косу, небрежно закидывает волосы за плечи и становится похожей на очаровательную и загадочную Олесю, Александра Ивановича Куприна. Но в таком образе она выпадает из рамок деловой женщины знающей, что требовать от жизни. Лесная нимфа, превращает её в обыкновенную, немного рассеянную, красивую девушку, чей образ она не любит и боится. Ей нравится быть целеустремленным роботом, составляющим расписания — что необходимо сделать завтра, чего добиться через год. Все распределено по файлам и программам. Она знает, что её ждет в будущем, счастливица.

Через месяц оркестр, в котором она занимает место первой скрипки, выезжает на гастроли в Америку. Они будут выступать на Бродвее, в Нью-Йорке, долгосрочный и хороший контракт. В дальнейшем — путешествие по всему свету, что говорит об успехе музыкантов и их дальнейшей коммерческой раскручиваемости. Как первая скрипка, Оля будет купаться в лучах славы и в заманчивых предложениях.

Оля, Оленька, Олечка, что же ты хочешь от жизни? Славы? Ты получишь её, зачем тебе я?

— У вас закурить не найдется?

Я поднял глаза, рядом стояли две девушки, закупоренные в одинаковую джинсовую униформу, волосы выкрашены в «блондинистый цвет» и в художественном беспорядке, от пролитого лака, торчали на голове во все стороны. Я протянул пачку с сигаретами.

— Благодарим, — девушки вежливо улыбнулись, цокая каблучками, отправились к кинотеатру. У одной, через плечо была переброшена темно-рыжая, замшевая, украшенная «индейской» бахромой, сумка.

«Как у Светки», — прозвенел колокольчик в голове, превращаясь в тяжелый, тревожный набат. Губы растянула горькая усмешка:

— Ах, Светка, Светка. Черт побери этот проклятый и сумасшедший мир!!!

…Юрка и его семья, на стареньком «Москвиче»' с прицепом «Зубренок», уехали на следующий день. Я остался один. Никуда не уезжал и не спешил, но по совету капитана дом без нужды не оставлял.

Как-то отправившись в поход за хлебом, наткнулся на баррикаду. Баррикаду занимали десантники федерации, а боевики-снайперы, которым Диктатор платил валютой, ловко отстреливали молоденьких солдатиков и случайных прохожих. У солдат я разжился хлебом и сигаретами. Через час парню, который мне подарил пачку «Примы», снайпер перебил коленную чашечку — он перебегал улицу. Друг рванулся его выносить, не выдержав жалобных криков раненного. Снайпер испытанным приемом — в коленный сустав — уложил друга. Больше никто не пытался оказать помощь, ждали вечер. Раненые кричали, солдаты бледнели, стискивали зубы, затыкали уши, ждали. А снайпер ждать устал, никто не покупался на его фокус: прогремели два выстрела, раненые перестали кричать, наемник им разнес черепа. Вот она, тонкая, ссученная игра на чувствах: у одного хорошо оплачиваемая работа за «баксы» и дома ничего не знающая семья — папа уехал на заработки, у других — непонятный долг перед родиной и не спящие по ночам родные: ждут и во что-то верят, до судного дня, пока не придет цинковый ящик…