Оскал дьявольской романтики: автоматы, стрельба, место подвигу, отрезанные уши духов, бесстрашные друзья, братья по крови, ночные рейды — есть что рассказать вернувшись не нюхавшим пороху на гражданке, пусть шире раскрывают рты… И вдруг… Все обрывается, к чертовой матери, болью и криком от развороченного пулей коленного сустава, забрызганная кровью и мозгами броня бетеэров, мостовая, стены домов — дьявольская роспись: зачем, почему? Стоял, живой человек, считал, что весь мир в кармане, все девчонки его, но мир остался, а человека не стало…
Мир остался, но обеднел, маленькая вселенная чувств и желаний испарилась… Другой, «некто» получит «баксы», радостный, крутым заработком и везением, вернется к жене и детям. Возможно, у него есть мечта съездить на Ривьеру, купить новую машину, жене шубу из натурального меха, детей устроить в гимназию… Барахло за жизнь — страшная расплата… Через неделю, в соседнем подъезде будут хоронить парня, погибшего на той Войне, обмененного на подержанный «Мерседес».
Дерьмо, а не жизнь, черт побери!
Черт побери!
Черт побери!!!
Светка!!!
…Спустя восемь дней, бои в городе затихли, боевики ушли довоевывать в горы. Войска федерации потянулись за бородатыми боевиками, оставляя обглоданный, обгоревший город с военными патрулями, заминированными подъездами, чердаками и подвалами, даже детскими песочницами. Ночью стрельба продолжается…
Я возвращался от капитана, после прощального вечера, нагруженный сумкой с подарками капитана: тушенка, водка, буханка хлеба, блок сигарет — дошедшая до армии гуманитарная помощь из Германии. Такой бред…
Танковый полк капитана перебрасывали «дожигать» в горы.
— Еще раз советую, хотя тебе это бесполезно, уезжай, это город мертвых, — говорил капитан.
— Мертвые города со временем оживают. Здесь полно людей.
— Помяни мое слово, в городе не будет покоя, хоть генералы и кричат о том, что война скоро закончится. Минимум — протянется год-полтора. Такое дерьмо быстро не заканчивается.
— Я скоро уеду, — пообещал я.
— Возьми мой адрес. Пиши на часть. На гражданке встретимся, выпьем, — капитан хлопнул по плечу, протянул тетрадный, в клетку, лист. Через три дня от КП-8 будет автобус, там распоряжается майор Злобин, он посадит тебя. Я говорил ему…
— Спасибо.
— Тогда прощай…
Мы крепко пожали друг другу руки.
— Может, еще встретимся?
— Может быть… Прощай!
С тяжелой сумкой, я тащился к дому по песчаному пляжу вдоль берега моря, здесь меньше шансов наткнуться на разлагающиеся и полуобглоданные трупы, на толстых, злобно ворчащих псов и крысиные тени. Основные бои пронеслись в центре, возле мэрии, оставив от нее черный остов, как от сгнившего зубного дупла; возле железнодорожного вокзала, через два дня он заработал; возле банка «Олимп», где разместилась новая мэрия; говорят, на Ленинском проспекте, там больше всего сгорело домов. Живые встречались реже погибших, до сих пор не всех убрали с улиц. Прохожие — шмыгающие тени, замирающие на месте при любом шорохе, чтобы в считанные секунды определить для наиболее выгодный путь к отступлению. Места сборов были возле выездных солдатских кухонь, на площади, рядом с разрушенной мэрией, где стояли палатки Красного Креста и какой-то помощи, возле Белого дворца Диктатора, на двух, находящихся в коматозном состоянии рынках, где легко меняли обручальные кольца на медикаменты и жратву… При желании, там можно купить танк или ракету «земля-воздух», или такие мелочи как пулемет, АКМ или ПМ, патроны на любой вкус.
О море, солнце, белых пляжных песках, на которых недавно нежились, не вспоминали, словно они исчезли в другом, виртуальном мире. Настоящее, выпало в кровавый боевик, разыгрываемый в высоких кабинетах. Я бы не только детям до шестнадцати, а всем ныне живущим, запретил бы смотреть и участвовать в таких «фильмах». Тем более, удивительно было услышать в тот вечер, как девичий голос не поет, а кричит, посреди пустынного пляжа, терзая струны гитары:
— Купила мама Гоше,
Новые калоши,
Новые, блестящие,
Совсем, как настоящие.
А-а-а-а!
Воспитательница дура!
Нерифмованные гитарные частушки! Я остолбенело замер, но затем с любопытством продолжил путь.
— Ах, мама, мама, мама,
Я в школу не пойду.
Новые калоши,
Увели в саду.
А! А-а-а!
Сиди дома, не гуляй!
Я обнаружил её у кромки воды, в тени опрокинутого набок, черного от огня, разворованного и разобранного вертолета. Волны, как мороженое, лизали потолок кабины и узел, в который превратился винт пропеллера. Она сидела, прислонившись к днищу вертолета, смотрела в сторону моря, бренчала на гитаре и рвала голосовые связки.
Читать дальше