Валерий Строкин - Так и кончается мир [СИ]

Два дня я пролежал в военном госпитале — с ногой проблем не возникло — обыкновенный вывих. Последняя ночь, утром за мной зайдет Светка, с новым другом — старлеем из морской пехоты. У него и выправка, и рост, и гонор — не чета мне, как пить дать, дорастет до генерала…

Я даже немного ревновал. Светка чувствовала:

— Мы просто дружим, он хороший парень…

— В морскую пехоту плохих не берут, — усмехаюсь я. — Чем занимаетесь?

— Гуляем по городу. Он угощает меня сигаретами, совершенно бескорыстно покупает мороженое, — Света поцеловала меня, взъерошила волосы. Поправила подушку.

— И совсем не пристает.

— Хочется верить.

— Ну почти, — Светка смеётся…

«Хороший» парень стоял в стороне, краснел, смущенно улыбался и делал вид, что нас не слышит. В нем под девяносто «кегэ», два метра с кепкой и телосложение «Терминатора». У парня простое, круглое, рязанское, или ярославское лицо, со вздернутым носом, симпатичное и доброе. Русые волосы коротко подстрижены. Я чувствовал в нем соперника. Светка насмехалась надо мной и старалась успокоить:

— Все хорошо, мой супермен. Теперь у тебя квалификация Бонда-Бросмана — возьмут на съемки любого супер-пупер-боевика.

Светка оглянулась, на толпящихся из-за неё в палате раненых мальчиков-солдат. Все они также являлись моими потенциальными соперниками. Она всех любила и в первый же вечер, когда меня доставили в госпиталь, устроила импровизированный концерт. Утром показала распухшие, кровоточащие подушечки пальцев. В то же утро, Света подарила гитару-странницу молоденькому солдату «туляку». У парня не было стопы — срезало минным осколком, он профессионально исполнял на гитаре фламенко.

Светка расписала в палате о моих героических подвигах. По её словам, выходило так, словно я в одиночку уничтожил батальон духов.

— Кроме того, он не только герой, но и знаменитый киноартист. Никто не смотрел с его участием боевики?

— Какие? Назовите хоть один? — спрашивал туляк Юлиан, его кровать стояла рядом с моей.

— Андрей, какой вспомнить? — игриво спрашивала Света.

— Отвяжись.

— Вспомнила! «Угонщик»! Фильм классный, его можно заказать и посмотреть в клубе, или на «видике», в общем зале.

— Надо заказать, — Слава москвич застенчиво улыбнулся.

Не понимаю, как его могли призвать и отправить убивать, или быть убитым? По виду я бы дал ему не больше четырнадцати лет. Круглое лицо, большие голубые глаза, с пушистыми, как у девочки ресницами, они все еще доверчиво смотрят на мир.

Света улыбнулась в ответ. Слава покраснел и отошел в сторону, за спину к хмурому, долговязому земляку из Люберцев, обладателю прокачанной фигуры подвального культуриста.

Из всей роты, их осталось двое. Слава рассказал, как они грузили раненых на машины, тут налетел самолет…

— Понимаете, Андрей, с виду наш и мы продолжаем спокойно грузить. Вдруг бомбежка. Такой ад. Все погибли, кроме меня и Игоря-Люберца. Взрывной волной меня отбросило в сторону и ранило в бок осколком. Очнулся в подвале, а там таких как я — человек сто. К вечеру доставили всех в госпиталь…

Последняя ночь в госпитале, лежу с закрытыми глазами и не могу уснуть. Тихо стонут раненые, кто-то во сне вскрикивает. Завтра придет Света. Она призналась, глупенькая, что вовсе не дочь высокопоставленного правительственного чиновника. У неё никого нет. Она из приютского дома и ей недавно исполнилось шестнадцать лет. Окончив курсы, Света работала в Детском доме воспитательницей.

Дом сгорел в первую, штурмовую ночь. Детей успели вывезти, а она — сама не знала почему — осталась…

— Так что, Андрей, никого у меня нет. Я одна, как кошка, которая гуляет сама по себе.

— Ты не одна, у тебя есть кот — я.

— Ха, этот вопрос пока рассматривается, — глаза Светки смеялись.

— Не устала гулять сама по себе? Не страшно одной?

— Одной, страшно. А гулять? Не знаю, я думаю…

— Я люблю тебя. Мы едем домой, ко мне и моим родителям. Они у меня не страшные.

— Не говори глупостей.

— Я не говорю глупости. Ты им понравишься. Прошу — поедем. Я полюбил тебя с первой встречи, когда ты сидела под днищем сожженного вертолета.

— Любовь с первого взгляда? — Светка фыркает и на зависть всей палате, целует меня в губы. — Люблю богатых, храбрых и красивых киногероев…

Я тихо поднялся. Чтобы никого не тревожить, осторожно шаркаю в поисках тапочек. Придерживаю дверцу тумбочки, иначе она громко и противно скрипит. Достаю сигареты, накидываю куртку пижамы и отправляюсь на пятачок — в туалет. Завтра — серебряный молоточек торжественно стучит в сердце. Завтра выпишут, и мы оставим город, чтоб никогда в него не возвращаться. Уедем в другой мир, странный своим нерастерянным покоем. Мир, в котором люди не знают, или почти не знают, что такое смерть.