Джорджия Хантер - День, когда мы были счастливы [litres]

Плечи Селима опускаются, и Генек роняет руки вдоль тела.

– Я собирался спросить у тебя то же самое, – говорит Селим. – Меня отправили в Казахстан, из лагеря не разрешалось писать. А на те письма, что я отправлял потом, ответа не было.

Генек понижает голос, чтобы не услышали остальные в палатке.

– На мои тоже, – тихо говорит он, расстроившись. – Последние новости я получил как раз перед тем, как нас с Хертой арестовали во Львове. Тогда Мила была в Радоме, жила в гетто с родителями.

– Гетто, – шепчет Селим. Его лицо становится белым.

– Знаю, это трудно представить.

– Они… они ликвидируют гетто, ты слышал?

– Слышал, – говорит Генек.

На мгновение мужчины замолкают.

– Я все время повторяю себе, что с ними все хорошо, – добавляет Генек, поднимая глаза к потолку палатки, словно в поисках ответов. – Но хотелось бы знать наверняка, – он смотрит Селиму в глаза. – Неизвестность ужасна.

Селим кивает.

– Я часто думаю про Фелицию, – говорит Генек, понимая, что еще не рассказал зятю про Юзефа. – Ей уже должно быть… три года?

– Четыре.

Голос Селима кажется далеким.

– Селим, – начинает Генек.

Он замолкает, облизывает губы, испытывая неловкость за свое счастье, в то время как Селим, возможно, потерял всех.

– У нас с Хертой сын. Он родился в Сибири. В марте ему будет два года.

Селим кажется довольным. Он улыбается.

– Мазаль тов, брат. Как назвали?

– Юзеф. Мы зовем его Зе.

Некоторое время мужчины смотрят в пол, не зная, что еще сказать.

– Как назывался твой лагерь в Казахстане? – наконец спрашивает Генек.

– Долинка. Я был врачом там и в ближайшем городке.

Генек кивает, пораженный мыслью, что понадобились лагерь для военнопленных, амнистия и армия, чтобы Селим мог заниматься профессией, которую ему запрещали в Радоме.

– Жалко, что у нас в лагере не было парочки таких врачей, – говорит он, качая головой.

– Где ты был?

– Честно говоря, понятия не имею. Ближайший город назывался Алтынай. Сраная дыра. Единственное, что там случилось хорошего, это Зе.

Селим вопросительно смотрит на исхудавшего Генека.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Ой. Да, хорошо, только живот болит. Алтынай меня доконал. Проклятые Советы. Доктор думает, что это язва.

– Я лечил много таких. Если не станет лучше, дай мне знать. Посмотрю, чем смогу помочь.

– Спасибо.

С другого конца палатки Селима зовет пациент, и он машет планшетом.

– Мне надо идти.

– Конечно, – кивает Генек.

Но когда Селим поворачивается, ему в голову приходит кое-что и он снова касается плеча зятя.

– Подожди, Селим, пока ты не ушел. Я думал, что надо написать в Красный Крест, теперь, когда меня можно найти через армию.

Друг Генека, Отто, именно так сумел связаться со своим братом, и Генека не оставляла мысль, что и ему может повезти.

– Может, пойдем вместе? Заполним бумаги, отправим телеграммы?

Селим кивает.

– Стоит попытаться.

Они договариваются встретиться через несколько дней в отделении Красного Креста в Тель-Авиве. Селим сует планшет под мышку и снова поворачивается.

– Селим, – говорит Генек, позволяя улыбке расплыться на лице. – Я правда очень рад тебя видеть.

Селим возвращает улыбку.

– И я, Генек. Увидимся в воскресенье. С нетерпением жду знакомства с твоим сыном.

Возвращаясь на свою койку, Генек качает головой. Селим в Палестине, кто бы мог подумать. Это хороший знак, по-другому просто не может быть. Он не ограничит поиски одной Польшей, решает Генек. Он отправит телеграммы в отделения Красного Креста по всей Европе, Ближнему Востоку и обеим Америкам. Если родные живы, они тоже обязательно будут на связи с местными службами.

Он забирается обратно на койку и ложится, положив одну руку на сердце, а вторую – на живот, где боль на мгновение утихла.

19 апреля – 16 мая 1943 года – восстание в Варшавском гетто. В процессе ликвидации Варшавского гетто Гитлер вывез и уничтожил около 300 000 евреев. Оставшиеся 50 000 тайно планировали вооруженный ответный удар. Восстание началось накануне Песаха, в начале завершающего этапа ликвидации. Жители гетто отказывались уезжать и сопротивлялись немцам почти месяц, пока нацисты не прибегли к планомерному разрушению и поджогам. Тысячи евреев погибли в боях и заживо сгорели или задохнулись. Переживших восстание отправили в Треблинку и другие лагеря смерти.

Сентябрь 1943 года. Солдат Андерса, расквартированных в Тель-Авиве, мобилизуют и отправляют в Европу на итальянский фронт. Жены и дети остаются в Тель-Авиве.