Иван Мялицын - Танки вел Алексеев

«Не везет. Так некстати, так не вовремя надо отлеживаться», — еще раз подумал Алексеев, сознавая свою беспомощность здесь, в госпитале, когда в сотне километров от Сочи решалась судьба Закавказья.

Мучительно медленно тянулась ночь. Уже под утро Василий Михайлович заснул, а когда открыл глаза, в палате было светло. На соседней койке, углубившись в чтение какой-то потертой толстой книги, лежал подполковник Артамонов, которому недавно ампутировали ногу. С ним Алексеев познакомился в первый же день. Довольно молодой, с бледным лицом, ввалившимися глазами, он располагал к себе мужеством, стойкостью, оптимизмом.

— Вы не думайте, Василий Михайлович, что я раскис, отчаялся, — говорил он. — Руки есть, голова цела, выкарабкаюсь. Еще полезным людям буду, жаль только, что на фронт не попаду да с Татьяной, женой, как раньше, не станцую.

Много думал Алексеев и о своем положении. Он знал, что предстоит еще не одна операция: нога оказалась изрядно начиненной осколками. Но он верил, что врачи сделают все возможное, чтобы сохранить ногу. С большой благодарностью думал Алексеев о врачах, сестрах, санитарках, тех, кто все силы, знания, опыт, всю теплоту души отдавал раненым, забывая о своем здоровье и отдыхе. Он понимал, что их мужество и самоотверженность по значимости своей равны мужеству, проявляемому на передовой.

Алексеев регулярно следил за сводками Совинформбюро, просматривал фронтовые корреспонденции. Враг рвался к Сталинграду, подошел к Волге. Положение на фронтах было неутешительным. «Нужно скорей поправиться, встать. Бездействие невыносимо», — повторял он про себя и беспрекословно выполнял все требования и предписания врачей. А раны не заживали…

Подполковник с помощью костылей начал передвигаться по палате. Подходил к большому окну, из которого было видно море, садился на стул и подолгу смотрел на силуэты военных кораблей, еле просматриваемых на горизонте.

— Я, Василий Михайлович, впервые море вижу. До войны не довелось. А погода отличная стоит. У нас в Сибири в конце августа осень начинается. А здесь лето в самом разгаре, теплынь, все цветет.

— В Сочи и в октябре еще не осень, — отозвался Алексеев. — В октябре сорокового года я отдыхал в санатории РККА имени Ворошилова. Все жалел, что один, без жены, приехал. Погода тогда стояла отличная, почти майская. Море тихое, чуть колышется, даже купался. Цветы, зелень. Дочке своей все листочки да цветочки собирал, очень просила для школьного гербария. И здесь, где мы сейчас с тобой лежим, до войны санаторий был. Вот ведь и подумать тогда не мог, что отлеживаться тут придется. Да, каждый седьмой житель города в госпитале работает. Война!

А война ежеминутно напоминала о себе. Напряженные бои шли в непосредственной близости от Туапсе. Временами с Белореченского перевала, находящегося в сорока — пятидесяти километрах от Сочи, доносилась отдаленная артиллерийская канонада. Войска Закавказского фронта вели бои за Клухорским перевалом с горнострелковыми немецкими частями, рвавшимися к Сухуми.

В госпитале Василий Михайлович много думал о семье. На передовой для этого попросту не было времени. А здесь мысли о жене, о детях почти не оставляли его. Он был хорошим отцом, но кочевая военная жизнь надолго отрывала его от дома. Дети росли, учились, взрослели почти без него. Письма Василия Михайловича, отправленные из госпиталя, были пронизаны большой теплотой, сердечностью, заботой. Но и в них он был не просто отцом, любящим и нежным, он был в первую очередь солдатом Родины, ее защитником, на время оторванным от передовой.

«5.9.42 г. Милая дочка!

Скоро месяц, как я лежу в госпитале. Лечусь на берегу Черного моря. Здесь настоящая кузница по ремонту защитников Родины. Советская власть проявляет максимум заботы о своих сынах. Чем скорее они встанут на ноги, тем скорее вернутся на фронт. А что может быть сейчас важнее защиты нашей страны?

По опыту знаю, что те, кто был ранен, дерутся злее, мстят врагу за свою кровь и кровь товарищей. Только в последних боях наши танкисты, которым я помогал и советом и делом, уничтожили 8 танков и не одну тысячу солдат и офицеров. Мы знаем, что враг хитер, и на хитрость отвечаем хитростью, на жестокость — жестокостью. Кровь за кровь. Да, дочка; такова война. Сколько за это время я потерял товарищей… И каких товарищей!

Долго я не писал тебе, Валя, поверь, дочка, недосуг было, а как в госпиталь привезли, тоже не мог писать. За время, что был в боях, неоднократно попадал в окружение, но с боями прорывался к своим. Окружение не страшно, когда бойцы и командиры стойко держатся и сами наносят врагу ощутимые удары. А сколько раз пришлось быть под бомбежкой, не сосчитать! Много пройдено военных дорог, по которым мы не только отступали, но и гнали ненавистного врага. Если б вы видели, мои дорогие, с какой радостью встречало нас население освобожденных сел и городов! И это понятно. За восемь дней, пока немцы занимали Ростов, было расстреляно более двух тысяч человек. Расстреляли пятнадцатилетнего мальчика только за то, что он имел голубей, и тут же убили его плачущую мать. При освобождении Барвенково в ямах мы обнаружили более 400 расстрелянных и замученных жителей. Разве фашисты не звери? Разве можно жить спокойно, когда они поганят нашу землю?!