Иван Мялицын - Танки вел Алексеев

Обстановка становилась все трудней. Порой невозможно было в ней разобраться. 57-я армия, которой раньше придавалась танковая бригада, отходила на север через реку Берека на тылы 6-й армии. Радиосвязь со штабами 23-го танкового корпуса и 57-й армии прервалась. На танковую бригаду беспрерывно наседала авиация противника. Совместно с отходящими стрелковыми частями танковому корпусу предстояло прорваться к Изюму. Было собрано все, что возможно. Завязались упорные бои с противником. Трудно описать то, что происходило. Массы людей, автомашин устремились за наступавшими частями. Много людей погибло. Я в это время по заданию Алексеева был в боевых порядках частей и редко видел его» [2] В. К. Шанин в 1942–1945 годах служил начальником штаба танковой бригады, командиром мотострелковой бригады, заместителем командира танкового корпуса. В 70-х годах работал в Генеральном штабе Вооруженных Сил СССР. В 1975 году генерал-лейтенант Шанин вышел в отставку. Живет в Москве. .

Очевидец тех трагических событий, начальник связи 57-й танковой бригады Павел Павлович Чепков вспоминал:

«Это были самые трудные дни в моей жизни. Все время я находился рядом с Василием Михайловичем. В бригаде осталось всего лишь семь танков и человек двести мотострелков и автоматчиков. Правда, к нам присоединились остатки других стрелковых, танковых и артиллерийских частей. Мы медленно продвигались на северо-восток по широкой, местами заболоченной и поросшей кустарником долине. Запомнилось, как однажды в яркий солнечный день при появлении вражеских самолетов стало темно: так их было много. Бомбы искромсали перелесок, в котором успели укрыться некоторые части, перепахали землю, все кругом горело, в воздухе стояло душное облако сгоревшей взрывчатки. Немецкая авиация бомбила нас каждый день по нескольку раз.

Медлить было нельзя. Алексеев торопил, и мы шли и шли. Продовольствие давно кончилось, питались чем попало, на наших ремнях появлялись новые дырки. Люди почти не спали. Управлять ими в такой обстановке исключительно трудно. Утомленные, только присядут на землю, мгновенно засыпают. Сам Василий Михайлович, помню, посуровел. На его всегда спокойном, приветливом, с мелкими оспинками лице пролегли глубокие складки. Он часто разглядывал карту, требовал установить радиосвязь со штабом, думал, где лучше прорваться.

При подходе к Северному Донцу нас встретили плавни, болота, камыши. Неширокий проход, имевшийся за Бузуевой балкой, преградили немцы. Мы укрылись в балке. На исходе было горючее и боеприпасы. Пытаясь установить связь с выходящими из окружения частями, Алексеев буквально загонял всех командиров штаба.

Наблюдательный пункт Алексеева был в конце Бузуевой балки. Однажды, изучая с биноклем в руках местность и расположение немцев, он приподнялся над бруствером. Просвистела автоматная очередь. Василий Михайлович вздрогнул, правой рукой схватился за левую, от боли стиснул зубы. Пуля прошла локтевой сустав, перебила кость. Генерал-майор чувствовал себя плохо, но, превозмогая боль, оставался на месте.

До последнего момента я сохранял радиостанцию, смонтированную на автомашине. От радистов требовал во что бы то ни стало установить связь со штабом Южного фронта. Наконец на наши многочисленные вызовы ответила радиостанция штаба. Мы доложили обстановку, просили помочь продовольствием, боеприпасами, пытались выяснить возможность оказания нам помощи при форсировании Северного Донца. В ответ на нашу радиограмму штаб фронта предложил ночью подготовить площадку для самолета, чтобы вывезти раненого генерала Алексеева. Василий Михайлович категорически отказался оставить бригаду: «Нет, ребят своих я не брошу. Или вместе выйдем живыми, или вместе умрем». Зная Алексеева, я уверен, что поступить по-другому он никогда бы не смог. Ведь в особо трудные моменты люди с надеждой смотрят на командира, ждут, какое он примет решение. Громадная ответственность ложится в такие часы на него. И Алексеев это понимал. Он видел, что все в него верят, и доверие людей хотел оправдать. Алексеев приказал мне передать, что остается и что еще раз просит помочь боеприпасами.

С помощью разведчиков удалось установить связь с кавалерийской частью численностью до эскадрона, которая также пыталась выйти из окружения. Договорились о совместных действиях.

Ночью прилетели «кукурузники», сбросили грузы. Несмотря на то что большинство мешков упало в болото, настроение у нас поднялось: «О нас помнят, нам хотят помочь». В эту же ночь Алексеев собрал командный состав и объявил свое решение: «Помочь нам выбраться некому. На всем западном берегу Северного Донца немцы. Обстановка за рекой неизвестна. Промедление смерти подобно. Сегодня с рассветом пойдем на прорыв, погибнем или пробьемся. Всем подготовиться. Учесть и равномерно распределить горючее, боеприпасы. Впереди пустить танки, за ними автомашины с автоматчиками. По выходу к реке танкам прикрыть форсирование Северного Донца. Потом танки сжечь». Сберечь знамя бригады поручили офицеру-танкисту, фамилию которого я, к сожалению, не помню. Он обернул его вокруг груди и надел гимнастерку. Уничтожили штабную документацию. О времени прорыва сообщили кавалеристам.