Василь Быков - Повести о войне

— Можно, я сотру? — она взяла тряпку и принялась торопливо, старательно уничтожать его расчеты.

— Сотри, — разрешил он, когда цифры уже исчезли, — сотри…

Дверь распахнулась.

— Карпова нет! — вбежала Таня. — Ушел!.. В форме…

— Ушел? — растерялся Васюков. — Туда?.. Но ведь…

Любовь Ивановна осталась одна. Кожура выбегала из-под ее ножа тонкая, кружевная.

— Леша картошку любит, — странно, словно в беспамятстве, улыбнулась она, — пюре… Он его на ноготь капает… И если капелька не стекает, значит… пюре густое…

На троллейбусах и трамваях, пешком Карпов пересек город… На него оглядывались. Изредка узнавали:

— Это тот… Который по телевизору…

Несколько минут Алексей ехал в жаркой и тесной электричке среди вооруженных гитарами туристов, и наконец вот он — тот самый овраг за тем самым косогором, ничейная земля. А вот и лес. За прошедшие годы он стал выше, кряжистее. За прошедшие годы… Странно сознавать, что прошли годы. Не за день ли вымахали до облаков эти сосны?

Карпов шел размашистым бесшумным шагом разведчика. А в лесу то и дело слышалось ауканье, позванивали гитары. Вот мелькнули впереди развешанные на ветвях платья и рубахи, донеслись голоса, звякнуло стекло…

Где-то здесь стояла караульная будка. А может, не стояла? Может, не убрали они с Васюковым часового, может, не ждали, покуда проснется второй немец, чтобы прикончить и его?

А вот и река. Мост должен быть где-то здесь. Да вот же он!

Карпов замер, пораженный открывшейся ему картиной.

Высокие фермы моста, повторяя формой радугу, могли бы соперничать с ней и цветом. Мост светился, сиял, сверкал…

Внизу, под обрывом, на песчаной полоске пляжа шумно плескалась детвора.

Сбежав к парапету, Карпов похлопал по розовому шлифованному камню и с облегчением вздохнул.

Сторонясь машин, навстречу ему торопливо шли Васюков и Таня.

— Нашли все-таки, — усмехнулся Алексей, — а где же… Любовь Ивановна?

— Осталась, — неопределенно ответил Васюков.

— Строго ты с ней… Слушай, Павел Егорович, это что же, новый мост, что ли? Говорили же, деревянный…

— Новый, — кивнул Васюков, пристально в него вглядываясь, — после войны построили.

Карпов обрадовался.

— После войны? Новый? Здорово! Значит, все в порядке? Старый взорвали?

— Взрыв я слышал… Может, ты его и взорвал…

— Взрыв? И в стороне могло ахнуть… Да и не взрывал я, даже не дошел до него… Нас же окружили!..

Васюков опустил глаза. Таня молчала.

— Каждый час дорог, — нахмурился Алексей, — сколько они снарядов по тому мосту пере… — он запнулся. — Что это?

Он только сейчас заметил стоявший справа от моста, почти у самого парапета, невысокий гранитный обелиск. На плоской плите подножия лежали цветы, а сверху несколько разноцветных пасхальных яиц.

«Алексей Петрович Карпов. 1924–1942».

Губы у него внезапно пересохли, в горле запершило.

— Значит… Значит, погиб я? Но я же… Когда? Я же жив!.. Живу!..

— Живешь, Леша! — сквозь слезы выговорил Васюков. — Живешь! Для того и работали столько лет, чтоб… вернуть тебя… Смерть обмануть. Теперь живи, Леша! Живи!..

— Вот оно что-о-ооо… — протянул Алексей. Отстранив Васюкова, выждав, когда машин стало меньше, он ступил на мост и шагами стал мерить его в ширину. Потом лег на асфальтовый настил у самого края и заглянул вниз. Он глядел вниз, в перламутровую зябь реки, и плакал. Потом плюнул и, плача, считал, пока плевок не ударился о воду. Поднялся, подобрал на усеянном мальчишками пляже какую-то корягу и бросил ее в волны.

Когда он вернулся наверх, к Тане и Васюкову, слезы уже высохли.

Снова проносились мимо автобуса чугунные узоры парковых оград, пруды с похожими на вопросительные знаки лебедями, улицы, дворцы…

— Знаете, Алексей, — дрожащим голосом произнесла Таня, — бывало и так: бойца уже не ждут, извещение получили, а он вдруг возвращается. После войны…

— После войны? Хорошо звучит… — Карпов задумался. — После войны, говорите?

— Да, после войны.

Алексей обернулся к Васюкову.

— Эй, Паша… Павел Егорович!.. Ты что, как с похорон? — спросил он, неожиданно повеселев. — Второй день пошел, как я у тебя в гостях, а все постимся. По такому бы случаю…

— Да вы что! — испугалась Таня. — Я вижу, мужчины во все времена одинаковы. У вас же астения… — но посмотрела на Васюкова и сдалась. — Ладно уж… Только под моим наблюдением. И давайте позвоним маме.

Ресторан располагался в саду. Зеленели живые старые деревья, где-то в листве пробовал голос соловей.