Василь Быков - Повести о войне

— Патроны кончились! — крикнул Васюков.

— Смени диск!

Вскочив на ноги, Карпов почти в упор резанул по набегающим со всех сторон силуэтам.

— Вот вам! Полу…

…Белый, сливающийся с голубым и фиолетовым свет ударил ему в глаза. Он зажмурился, но вместо взрыва услышал радостные, почти знакомые голоса и едва успел снять с курка палец.

— Леша! Это мы, Леша!

— Теперь все! Теперь ты уже здесь твердо!

— Отладили!..

Опять его обнимали, хлопали по плечам.

Карпов раскрыл глаза и увидел радостные, взволнованные лица, слезы, улыбки. Все так же поблескивала на огромном лбу того, кто называл себя Васюковым, испарина, дымилась чашка с бульоном в руках у Тани.

— Сон?.. Снова?.. Да вы что?! — сначала тихо, а потом крича выговорил Карпов. — Вы что? Вы в своем уме? Нашли время! Меня мост ждет! Немцы нас окружили! Васюков там один! Пустите!.. — он напрягся, вырвался из их объятий, из тесного кольца, сжал автомат. — А ну!.. А ну сделайте, чтобы… чтобы проснулся я!..

Они с удивлением отхлынули. Только тот, что называл себя Васюковым, смело остался стоять на месте. Да еще молодая женщина. Таня… Она смотрела на него с каким-то грустным пониманием. Фарфоровая чашка из-под бульона, пустая, но не разбившаяся, лежала на траве у ее ног.

— Леша, — мягко проговорил старый Васюков, — да пойми же, чудак… Ты в будущем! Мы тебя в наше время перенесли, мы… Это не сон!

— Не сон? Будущее? Но… Зачем?..

Васюков часто, будто соринка ему в глаз попала, заморгал, беспомощно оглянулся на своих спутников.

— Я, Леша, жизнь положил на это… И не только я!.. А ты, зачем, спрашиваешь? Думаешь, это легко было сделать? Думаешь, легко помнить? Каждую минуту тех лет помнить… Легко, думаешь? А ты… Пойми ты, война давно кончилась! Давно!..

— Кончилась? — едва слышно переспросил Карпов. — Значит… Война… Уже?..

— Надо было вам сразу это сказать, — произнесла Таня, — извините…

— Давно! Давно кончилась! — вскричали нестройным хором и остальные.

— Еще в сорок пятом!..

— Девятого мая!..

Они снова обступили его вплотную, гладили его, ловили каждый взгляд, каждое слово.

— Девятого, — повторил Карпов, — мая?.. — и не смог сдержаться, слезы так и полились из глаз, и он их даже не вытирал. — Ведь знал же… Знал, что победим… А вот… Все равно.

Кто-то вытирал ему платком мокрые щеки, у кого-то у самого уже глаза стали влажными.

— Победили, Леша! — обнимая его, кричал Васюков. — Победили! Насладись мигом этим! Мы, Леша, завидуем тебе сейчас! Завидуем! Ну, а теперь домой! Едем!

Оживленно, с облегчением переговариваясь, все двинулись к автобусу и тут же остановились.

— Леша, ты что?

— Не могу, — виновато развел он руками, — там Васюков… Мост…

— Опять за свое? — опешил Васюков. — Неужели еще не понял?

— Не могу.

— Ладно! — сердито засмеялся старый Васюков. — Возвращайся! Ну-ка, как ты это сделаешь?

Несколько минут стояло молчание.

— Ну, что же ты? — тихо спросил старый Васюков.

Карпов тоскливо огляделся по сторонам, напрягся, переступил с ноги на ногу, даже зубами заскрипел…

Все невольно расступились.

— Только вы тогда и меня с собой захватите, — добродушно пошутила Таня, — вам необходима помощь врача…

Затянулись окопы… Застроено все. Вот какой-то странный самолет без крыльев неподвижно висит в воздухе…

Как ни быстро мчался автобус, Карпов на многое успел обратить внимание. Успевал он схватить и по одному, самому крупному слову с попутных и встречных машин: ХЛЕБ… МОЛОКО… МЕБЕЛЬ… ЦВЕТЫ…

Он всматривался во все это и невольно для самого себя, нерешительно, удивленно улыбался.

«Ну и ну! — думал он. — Неужели наяву? Откуда все это? Цветы, хлеб…»

— Привыкаешь, Леша? — взволнованно спрашивал Васюков. — Нравится тебе, да?

Карпов опять сдвинул брови.

— Пока ничего… А там видно будет, — покосился на соседку в белом халате, — вы, Таня, на одну мою знакомую похожи…

— Да? А вот мама говорит, что больше на отца…

Автобус тряхнуло. Выплыв из-за поворота, перед глазами пассажиров возник как бы незнакомый, невиданный, карнавальной яркости город. Над старыми сизыми домами высились новенькие — белые, желтые, розовые кристаллы. Они просвечивали друг сквозь дружку, цвета их сливались, рождая новые сочетания и оттенки. У Карпова шея заболела голову задирать.

— Вот видишь, Леша, — сиял, любуясь им, Васюков, — нравится ведь, а? А ты упирался! Васюков, мол, там один-одинешенек. А Васюков вот он, хоть старый, но живой!