Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

В Сочи работы подходящей не находилось. Починил Демид забор на даче какому-то очкастому. Помогал торговцам на вокзале грузить фрукты на проходящие поезда. Тут он познакомился с Мухамедом из Баку. Мухамед за что-то полюбил его и сманил погостить на родине.

В доме Мухамеда Демида сажали на самое почетное место, поили душистым, сладким вином. Родственники Мухамеда плохо говорили по-русски, и те несколько дней, которые Демид провел там, прошли в винное тумане под непонятный гортанный, но ласкающий доброжелательностью слух говор.

Через неделю Демиду надоело все. И, проснувшись однажды рано утром, выпив стакан вина, никому ничего не сказав, Заозерный пошел на пристань, сел на пароход и отправился в Астрахань. В Астрахани ему не понравилось: пыльно, душно, только и есть что красивого — старый кремль. Деньги-то еще водились, и, взяв билет теперь уже на речной пароход, Демид поплыл вверх по Волге.

На пароходе даже в самую жаркую пору под тентом была благодать. Но особенно любил Демид вечерние часы, когда тень от парохода, скользящая по зеркальной поверхности реки, удлинялась, краски на берегу, притушенные густеющей синевой, становились контрастнее, темно зеленели прибрежные леса, яично-желтым отливала далекая стерня. Дышалось в эти часы легко, чисто.

В Саратове Демид вылез. Денег на билет дальше не было. А ехать хотелось еще. Поэтому Демид завербовался на строительство оросительных каналов в Среднюю Азию, чтобы подальше, поинтереснее, а потом клял себя четверо бесконечно долгих суток в пути.

Место ему досталось на верхней полке. В вагоне было нестерпимо душно. Едкий пот вызывал зуд во всем теле, а за окном целых трое суток выжженная, голая, безжизненная степь. Покинутый богом край. Только мертвецы одни, схороненные чудно: в хатах без крыш. Увидел в первый раз — подумал, деревня. Оказалось, кладбище.

На четвертые сутки картина за окном стала меняться. Вдалеке прорисовывались горы, чаще стали попадаться селения. К ним тянулись караваны невозмутимых, медлительных верблюдов. Наконец приехали в город Фрунзе.

Было раннее утро. Демида растолкал проводник-киргиз. С закисшими после сна глазами, Заозерный косанул в окно: квадратный кусок сероватой земли неторопко плыл, замедляя бег, а вдалеке по самый верхний обрез рамы — каменная гряда в изломах — горы.

Демид протер глаза, свесил голову вниз. Мать честная! Вершин-то и не видно. Заозерный поспешно слез с полки, пригнулся, заглядывая снизу вверх, чтобы увидеть все-таки край, и зажмурился: в лучах народившегося солнца сахарно-снежно сверкали островерхие пики. Казалось, они выше самого неба. Синева лежала ниже, они будто пробили небесную твердь и тянулись своими белыми пиками прямо к солнцу.

Демида кто-то толкнул:

— Позволь, гражданин, пройтить!..

Все уже проснулись. Завербованные засобирались, укладывая в мешки недоеденную снедь, вещички.

На привокзальной площади было тихо еще, сонно. Но жара уже сушила гортань. Только арыки, успокаивающе журча у подножия пирамидальных тополей, дышали прохладой.

Из Фрунзе завербованных на автобусе повезли в Рыбачье — поселок на берегу высокогорного озера Иссык-Куль. Ехали сначала равниной, потом по Боомскому ущелью. Дорога лепилась по самому карнизу: справа — отвесная каменная стена, а слева — каменные провалы, лишенные растительности, щетинились острыми срубами. Свались на них — костей не соберешь.

Маломощный мотор старенького автобуса тяжело хрипел — дорога шла в гору, к низким, тяжелым тучам. Они ползли здесь, в ущелье, рядом и были похожи на гигантских темно-сизых птиц.

В одном месте на повороте автобус занесло, и они чуть было не свалились вниз. Но, слава богу, благополучно миновали и это гибельное место: горы постепенно расступались. Вдали показалось озеро — большое, ненатурально синее, будто кто краской плеснул в огромную каменную чашу.

На берегу этого озера и выпало Демиду жить и работать. Поселок назывался Балыкчи, что по-русски означало Рыбачье. Почему такое прозвище ему дали, было непонятно. Рыбешка в озере водилась, и много, но мелкая, непромысловая. Для забавы, на удочку, — успевай только таскать. Но разве это рыба? Уж на рыбу-то он нагляделся в Приазовье. Вот где рыба была, да!..

Но Демид не жалел, что забрался сюда, на край света. Интересно было, непохоже на все, что знал и видел до сих пор. И нравы, и быт, и природа.

Старые киргизы всё еще имели по нескольку жен. Жили мирно, тихо, дружно. Даже когда умирал глава, семья не распадалась.