Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

— Это который Путивцев? Тот, что воевал в гражданскую под Царицыном? — спросил секретарь ЦК, оживляясь.

— Нет. Воевал его старший брат, Пантелей, — пояснил Валерий Валентинович.

— Михаил Путивцев? — медленно переспросил секретарь ЦК, обращаясь к своей колоссальной на имена памяти. — Не знаю. Пришлите на него документы. Посоветуемся.

Документы послали, и ответ пришел довольно быстро.

— Пожелайте товарищу Путивцеву успехов в работе. От моего имени, — добавил секретарь ЦК.

Прежде чем поставить вопрос на бюро крайкома о Путивцеве, Шатлыгин решил поговорить со Спишевским и с этой целью вызвал его.

Спишевский, как всегда, был свежевыбрит, от него пахло хорошим одеколоном. Когда секретарь горкома вошел, Шатлыгин стоял у стола. Они обменялись рукопожатиями.

— Крепкая у вас рука, Валерий Валентинович.

— Пока не жалуюсь… Как доехали?

— Нормально. Пыльно только. Дорогу надо делать.

— Дорогу делать надо, это верно. Как в городе? Как с планом на металлургическом,, на котельном?

— Вчера мне принесли многотиражку с котельного. Кстати, я захватил ее с собой. — Спишевский вытащил из портфеля газету и протянул секретарю крайкома.

Тот взглядом пробежал по заголовкам. Обратил внимание на статью «Тысяча котлов есть!».

— Квартальный план по основным показателям и на металлургическом, и на котельном, и на «Гидропрессе» будет выполнен. Стараемся, чтобы с превышением… — докладывал Спишевский.

— Я слышал, что в парке вы открыли мюзик-холл? — спросил Шатлыгин.

— Да, это идея Путивцева. У вас есть возражения? — живо поинтересовался Спишевский.

— Возражений, по существу, нет. Я знаю, что там гастролировали недавно ростовская оперетта, украинский ансамбль… Люди стали жить лучше и, естественно, тянутся к культуре… Но словечко все-таки не наше — мюзик-холл…

— В буквальном переводе — это музыкальный зал… — пояснил Спишевский.

Шатлыгин с легкой досадой перебил:

— Это я знаю, Всеволод Романович. Но не всегда в буквальном смысле надо толковать слова. Слово, как и человек, рождается чистым, непорочным, а потом определяется его подлинный смысл и значение…

— Ну, если вы против мюзик-холла, можно дать другое название, — услужливо предложил Спишевский.

— Да нет, пожалуй, не стоит…

Шатлыгин достал папиросы, протянул Всеволоду Романовичу.

— Новая марка, только сегодня принесли образец. Хотите попробовать?

— Не откажусь. О! «Театральные»! — рассматривая коробку с изображением нового театра, сказал Спишевский.

— Вы в новом театре были? — спросил Шатлыгин.

— На открытии… Мы же еще встретились…

— Да-да… — вспомнил Валерий Валентинович. — Я еще тогда хотел у вас спросить, как вы нашли театр, архитектуру?

— Ну, я бы сказал — смело! А как вы находите?

— Непривычно, но, по-моему, интересно. Среди нашего брата, партийных работников, по правде говоря, было немало противников до тех пор, пока на бюро крайкома архитекторы не объяснили нам свой замысел — волна революции!

— Вот как? А я полагал, что театр сделан под трактор.

— Нет-нет! Волна революции! Если хотите, ее девятый вал…

— Оригинально.

— Как вам работается с Путивцевым? — неожиданно спросил Шатлыгин.

— Михаил Афанасьевич на своем месте, — уклончиво ответил Спишевский.

— А что, если мы сделаем его вторым секретарем, вашей правой рукой? Промышленность он знает. Работал на металлургическом заводе, на котельном, на кожевенном. — Шатлыгин решил сразу наступать.

— Но ведь он всего полгода проработал третьим секретарем горкома. Можно сказать, только-только вошел в курс дела. Целесообразно ли его срывать с этого места? Как вы знаете, за последние три года мы трижды перебрасывали его с одной должности на другую, — засомневался Спишевский.

— Ну, положим, не совсем на другую. Партийная работа везде одинакова.

— Согласен. Секретарь парткома, парторг ЦК, секретарь горкома по идеологии… Хоть масштабы и разные, а работа, по сути, одна. Но второй секретарь — это секретарь по промышленности, а у Михаила Афанасьевича нет технического образования.

— У вас его тоже нет, технического образования, а вы работали, — сказал Шатлыгин и тут же подумал: «Это я напрасно». И, стараясь смягчить свою резкость, добавил: — Не святые горшки обжигают.

— Я вижу, вы уже все решили. А что скажет Москва? — спросил Спишевский.

— С Москвой вопрос согласован.

— Тогда о чем же говорить?

— Всеволод Романович, я в этот город вложил почти пять лет своей жизни, и мне хотелось бы, чтобы дело, которое начинали… мы с вами, — подыскивая выражения, говорил Шатлыгин, — было бы успешно продолжено. В Путивцеве я вижу перспективного, политически грамотного работника. У него есть настойчивость, энергия, решительность. Я думаю, вы будете хорошо дополнять друг друга.