Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

— Война — дерьмо, — сказал Пауль.

«Думал ли ты так в сорок первом году? Вы так теперь почти все говорите. А в сорок первом…»

Володя чуть высунулся из кабины. Гул слышался довольно отчетливо. Он глянул на Пауля, но лицо немца было бесстрастно. То ли он еще не расслышал этот отдаленный гул, то ли делал вид, что не слышит.

Снова навстречу им двигался поток беженцев. Среди них попадались и иностранцы. Под конвоем прогнали колонну русских военнопленных.

Еще один патруль остановил машину. Страх снова коснулся Володиного сердца: сейчас высадят и погонят в колонне, вместе с другими…

— Мой дорогой, нужно поспешать…

Форма жандарма, который произнес эти слова, была устрашающей: каска с шишкой, подковообразная бляха на груди… А красная морда на редкость добродушна. Но Володя уже по опыту знал, что добродушие, написанное на лице, еще не есть добродушие…

Миновали и этот шлагбаум. Вскоре Пауль свернул на проселок — дорога была узкой, но тоже заасфальтированной. Видимо, они приближались к цели. Действительно, минут через пятнадцать показались строения — фольварк. Послышался лай собак, которые реагировали на появление машины, как и все дворовые псы во всем мире.

Часть жителей, видно, уже покинула фольварк: кое-где валялись старые вещи, двери в некоторых домах были раскрыты. На месте одного дома дымилось пепелище: видно, хозяин не захотел оставлять дом русским.

Они остановились у деревянной изгороди, из-за которой виднелся дом под красной черепичной крышей. Пауль посигналил, раскрыл кабину, и в это время из дома выскочили женщина среднего возраста и трое ребят — мальчик лет восьми и две девочки. Они бросились обнимать Пауля, и нетрудно было догадаться, что это его жена и дети.

После коротких расспросов, объятий, восклицаний: «Мы уже натерпелись страху… Не знали, что и делать… Ждать тебя или не ждать… В хуторе почти никого не осталось… Фронт совсем близко…» — семья Пауля направилась к дому. И тут только Пауль как бы вспомнил о русском байфарере и позвал его. Володя вылез из кабины. Поздоровался. Дети смотрели на него зло, особенно младший мальчишка. Жена Пауля глядела не так сердито и даже как бы с любопытством…

«Плевать я хотел на то, как вы смотрите на меня», — подумал Володя.

— Это мой дом, — сказал Пауль. — Заходи.

Володя снял в коридоре свою «москвичку», притулил ее в угол. В большой светлой комнате Марта, жена Пауля, накрыла на стол.

После обеда стали грузить вещи. Володя понял, зачем Пауль взял его с собой. Мебель была старой, громоздкой, тяжелой. На прицеп погрузили какие-то бочки, разную утварь. Всю одежду связали в узлы — одежду немцы решили погрузить утром, перед самым отъездом. В ночь Пауль ехать не решился. Ехать со светом нельзя: близко фронт, а без света опасно. Теперь уже артиллерия погромыхивала не только на востоке, но и на юге.

«Где меня положат спать? Если бы в сарае…» — эта мысль теперь занимала Володю больше всего.

Во дворе Пауля было много хозяйственных построек. Когда-то, видно, здесь царил идеальный порядок. Теперь по двору валялись предметы, оказавшиеся ненужными, ветер гонял пух и перья.

Из разговоров немцев Володя узнал, что в хозяйстве у Пауля работали две польки. Но несколько дней назад за ними пришел полицай и увел их неизвестно куда…

Так и его могли в любой момент взять и увести «неизвестно куда».

Наступила ночь.

— Я могу спать в машине. Нужно быть осторожным. Могут твои вещи «комси-комса»…

Слово «комси-комса» было французским, и оно означало — «так себе». Но почему-то в лагерной Германии приобрело совсем другое, неожиданное значение: «комси-комса» — значило украсть… Это ходовое словечко и вспомнил сейчас Володя, не найдя в своей памяти подходящее ему немецкое.

— Не украдут. В деревне не осталось людей.

Хитрость не удалась. Володю не положили в сарае, не оставили в машине, а постелили в доме, на полу. В соседней комнате спали Пауль с Мартой. Девочки занимали детскую. У мальчика была своя комната.

За день Володя сильно устал, но сон не мог сморить его. Его нервы, все его существо были напряжены. Настал час, которого он ждал, искал, торопил все эти три года. Он должен переступить черту, за которой его ждет свобода или смерть.

Пауль сказал, что в фольварке не осталось людей. Но Володя видел, что это не так. Не все еще выехали. У оставшихся наверняка есть оружие. В фольварке много собак… Лес, правда, рядом, реденький, ухоженный, немецкий…