Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

Ирена чаще других отправлялась курьером в Россию: у нее были настоящие документы, она приходилась племянницей крупному польскому земельному магнату, имя которого было широко известно.

Потом была революция, гражданская война. Они потерялись. Спустя много лет он получил письмо с заграничным штемпелем. Письмо из Польши. Из него он узнал, что Ирена все-таки вышла замуж за Вацека и у нее двое сыновей…

Никогда прежде за всю жизнь у Шатлыгина не было столько свободного времени, как теперь.

Следуя совету Павла Петровича, он старался предаваться приятным воспоминаниям. Но не всегда получалось так. Воспоминания о пережитом приходили разные, как сны: легкие и тяжелые, отрывочные и долгие, последовательные, размытые временем и четкие, контрастные. Это были звенья одной цепи — его жизни, но они не были связаны воедино хронологической последовательностью. Воспоминания текли, как течет весенний ручей из-под тающего снега — свободно и неприхотливо, сам выбирая себе русло.

Он отчетливо помнил себя с четырехлетнего возраста — тогда умерла мать. Как и всякий ребенок, он не мог до конца постичь страшный смысл случившегося. Отчетливо помнил только страх, который преследовал его, особенно ночью. Ложась в постель, маленький Валерий тотчас же укрывался с головой и, боясь шевельнуться, лежал с таким чувством, будто ему рассказывали долгую страшную сказку.

Вскоре в их доме появилась мачеха. Никакого заметного следа в его жизни она, женщина тихая и бесцветная, не оставила.

Отец был целиком занят работой на шахте: выбился в штейгеры — горные мастера — и очень гордился этим. Хотел, чтобы сын пошел дальше, и с нетерпением ждал, когда Валерий окончит гимназию, а потом институт. Но сын не оправдал надежд — с четвертого курса его исключили за распространение среди студентов революционных прокламаций… С этого начался его путь в революцию.

В этот день, как обычно, Шатлыгин пошел в горы. Он медленно поднимался натоптанной тропинкой, вьющейся меж сухого колючего кустарника.

Добравшись до «Чертова зева», он сел на камень передохнуть. Отсюда открывалась удивительная картина. Он живо представлял себе, как миллионы лет назад здесь вздыбился мировой океан. Клубы обжигающе-горячего пара взвились в небо, заволокли все серо-пепельным, непроницаемым.

Вырвавшаяся из недр, внизу бушевала грозная огненная лава. И не было ни неба, ни земли, а были только две стихии — огонь и вода.

Дыбилась, лопалась непрочная кора, и из разверстых кратеров, как из огромных ран, текла густая темно-красная «кровь» Земли. Рождался новый материк.

Эта застывшая лава, в формах причудливых и неповторимых, представлялась Шатлыгину вечным памятником борьбе двух стихий, схлестнувшихся здесь в незапамятные времена.

Время близилось к обеду. Пора было возвращаться.

Перед обедом в санаторий приходила почта.

Писем Шатлыгин ни от кого не ждал, а привычка к газетам была у него давняя.

Войдя в холл, он увидел, что стол пуст. Все газеты уже разобрали, чего раньше никогда не было.

В углу под развесистым фикусом в кресле Валерий Валентинович заметил старого большевика Потапова с газетой в руках. Шатлыгин подошел к нему:

— Здравствуйте, Василий Аксенович!

Но тот, видно, не расслышал. (Потапов был глуховат.) Тогда Валерий Валентинович повторил громче:

— Здравствуйте, Василий Аксенович! Что там новенького?

Потапов поднял большие роговые очки, узнал Шатлыгина.

— Вы не читали еще постановления Пленума?

— Нет.

— Ну что же вы?.. Присаживайтесь. Я, правда, уже на третьей странице…

Шатлыгин присел рядом. Стал читать:

«Во многих районах Харьковской области под видом бдительности имеют место многочисленные факты незаконного увольнения с работы и отказа в предоставлении работы исключенным из партии и беспартийным работникам. В Змиевском районе в октябре и ноябре 1937 года беспричинно сняты с работы 36 учителей и намечено к увольнению еще 42. В результате в школах сел Тарановка, Замостяжного, Скрыпаевка и других не преподают историю, Конституцию СССР, русский и иностранные языки.

В городе Харькове по делу одной арестованной троцкистки Горской органами НКВД была допрошена в качестве свидетельницы работница завкома фабрики им. Тинякова Эйгорн. О своем вызове она поделилась с начальником спецчасти Семенковым, который немедленно после этого поставил на парткоме завода вопрос о связях Эйгорн с троцкисткой Горской. В результате этого Эйгорн была снята с работы в завкоме и уволена. Муж сестры Эйгорн, работавший в редакции местной газеты, уволен за то, что не сообщил о связях сестры его жены с троцкистами».