Алексей Котенев - На Забайкальском фронте [Документальные повести, очерки]

— Не устарела? А впрочем, битому все сгодится, — сказал он, пряча записку в карман гимнастерки.

— Не прибедняйся. „Битому“… Знаем мы таких битых! За битого, говорят, двух небитых дают, — усмехнулся Шуров.

Поговорив так минут пять, друзья разошлись.

Лейтенант Ветровой направился к своему взводу и, мурлыча про себя песенку о двух друзьях-однополчанах, достал из кармана записку Шурова. В ней было всего четыре слова: „Недруг поддакивает, а друг спорит“. Мудро сказано! И главное — кстати. Ну подожди, Роман! Научишь ты меня на свою голову! Я тебе покажу!»

Он подошел к своему взводу, весело спросил:

— Что приуныли? Ведь занятия-то не последние. Разве забыли, что за битого двух небитых дают?

Солдаты заулыбались, и лейтенант почувствовал, как его бодрость мгновенно передалась людям.

Раздалась команда, и повеселевший взвод с песней двинулся в путь. По широкой пади понеслась звонкая солдатская песня:

Лейтенант Ветровой шагал рядом со строем. В его голове роились новые смелые планы и дерзкие замыслы.

Майор Кулиш попал в Забайкалье после тяжелого ранения. Отлеживаясь в военном госпитале, он много размышлял по ночам о боях, в которых ему довелось участвовать, а больше всего вспоминал то, как его ранило.

Это было в излучине Дона. Гитлеровцы незаметно просочились в тыл и внезапно накрыли минометным огнем его КНП. Орудийные расчеты не выдержали вражеского натиска, отошли к Дону, а он остался без сознания, с перебитыми ногами в засыпанном окопе. Его спас от верной смерти заряжающий — солдат лет сорока Петр Афанасьевич Костюков. Рискуя собственной жизнью, утащил его прямо из-под носа у фашистов и доставил в медсанбат.

Очнувшись, майор немало подивился, что спас его именно Костюков — довольно неповоротливый человек, который с большим трудом постигал солдатскую науку. Особенно много пришлось с ним повозиться в запасном полку. Заставит, бывало, его ползти по-пластунски, а он оторвет живот от земли и ползет на четвереньках, выгнув вверх свою ребристую спину.

— Отставить! Вы убиты, начнем снова, — злился командир.

Ползет Костюков, а сам конечно же проклинает своего вредного несговорчивого командира. Что поделаешь? Приходится снова ползти.

По дороге в медсанбат они разговорились.

— Спасибо вам, Петр Афанасьевич, за все, — сказал, морщась от боли, Кулиш.

— Не за что благодарить меня, — ответил солдат. — Это я вам долг отплатил. Ведь вы тоже спасли меня под хутором Вертячим.

Кулиш нахмурил брови, стараясь понять, о чем говорит солдат.

— Что-то не припомню…

— Забыли? А я помню. Мне там пришлось целую версту под пулеметным огнем ползти. Ползу, помню, сам не свой. Пули по ранцу хлопают, аж пыль летит. Душа в пятки ушла. Ну, думаю, прощайся с белым светом, Петро, сейчас клюнет в спину и отбрасывай копыта. Да только ни одна пуля не клюнула меня в тот критический момент. Приполз я на огневую позицию. От ранца моего одни лямки остались. Спина, представьте, целая. А почему? Сами понимаете.

— Выходит, квиты мы? — попытался улыбнуться Кулиш.

— Так точно, товарищ майор.

Из медсанбата Кулиша отправили на станцию, потом он попал в иркутский военный госпиталь. После выздоровления просился в свой полк, а ему отказали в отделе кадров:

— Ваш полк и без вас неплохо воюет. Езжайте в Забайкалье. У вас богатый фронтовой опыт. Обучите новую батарею и поедете с ней на Запад.

Осенью он прибыл в даурские сопки, принял там дивизион, а примерно через полгода произошел случай, который заставил его вспомнить последний бой в излучине Дона и солдата Костюкова, который спас ему жизнь.

В подразделение пришло пополнение. Майор решил познакомиться с каждым солдатом в отдельности. Вызывал новичков к себе в землянку по одному. И вот к нему заходит высокий худощавый солдат с едва заметным пушком на верхней губе и докладывает:

— Товарищ майор, красноармеец Костюков прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы.

— Очень хорошо, — сказал майор, дописывая строчку. — Как раз нам не хватает одного наводчика. Откуда родом-то?