Амаяк Сирас - Арарат

— Спасибо, товарищ полковник, но я просил бы разрешить мне взять его с собой в мою штурмовую роту. Ведь он не может смотреть в лицо никому из товарищей… душа у него горит!

Асканаз подумал и решительно сказал:

— Ладно, разрешаю. Но помни: высота Долгая должна быть нашей!

Лицо Гарсевана просияло.

Вместе с Гарсеваном Асканаз вышел из блиндажа, чтобы проверить подготовку штурмовой роты. Пока Асканаз обходил окопы, Гарсеван отозвал в сторону Аракела, сообщил ему, что комдив согласился дать ему возможность принять участие в штурме высоты, и хотел было расспросить о том, что он претерпел в плену.

— Не надо, Гарсеван-джан, не спрашивай об этом! — тихо сказал Аракел. — Меня поддерживала лишь надежда на приход наших!.. Несколько раз пытался я уйти к партизанам, спастись из ада… Но об этом я расскажу после! Обо всем, что нам пришлось испытать в неволе, могут рассказать и те два бойца, которых тоже приняли обратно в часть…

Аракел не успел докончить — в их сырой окоп вошел Асканаз. Было уже за полночь. Луна по-прежнему скрывалась за тучами. Внимательно рассмотрев с НП находящееся напротив позиции неприятеля, Асканаз пристально оглядел бойцов, собравшихся у развилки окопа. Асканаз узнал их — это были Унан и люди его взвода. Чуть попозже подошел Аракел. Асканаз проверил оружие у каждого из бойцов.

Проводив Асканаза на КП Гарсевана, Унан сел на охапку травы, прислонился к стене окопа, достал листок бумаги и авторучку и пристроился писать на колене. Ему представилось родное село Цав, зеленые сады совхоза в Октемберянском районе, в которых каждое деревце было ему знакомо; он как бы вновь увидел голубые клочки неба в просветах между ветвями огромного орехового дерева, увидел родной Арарат, в этот час, наверное, окутанный туманом… Перед ним возникла мать Ханум с пятилетним внучком на руках, а вот и жена Сируш… Отняла ли она от груди маленькую Марго? Тоска сжала сердце, но он, стиснув зубы, вскочил с места, передал письмо связисту роты и вернулся к товарищам. Уже наступила темнота. Унан смотрел наверх, и ему казалось, что небо сползло вниз и одним краем приникло к маячившей впереди высоте.

Асканаз Араратян взглянул на ручные часы: оставалось еще полчаса до условленного срока, когда дивизия должна была перейти в общее наступление. Перед ним угрюмо маячила высота Долгая, где засели гитлеровцы. Созданная ими система укреплений являлась серьезным препятствием. Асканаз снова связался с подразделениями: взводы Гарсевана Даниэляна стояли наготове, ожидая сигнала к штурму Долгой; подразделение Игната Белозерова уже дошло до исходных позиций, откуда должно было обходным движением с фланга зайти в тыл, занять станицу Верхне-Баканскую, чтобы ударить в спину фашистам. Остальные части дивизии должны были с наступательными боями двигаться вперед.

Незадолго до этого Асканаз, проводил Берберяна и Ашхен, которые отправились вместе со штурмовыми ротами. С минуту Асканаз молча смотрел на табурет, где только что сидела Ашхен. Раньше ему казалось странным, что после приезда на фронт Ашхен очень отдалилась от него. Но сейчас ему было ясно, что в этом виноват он сам. Ашхен очень горда. Ее гордость стояла преградой между ними, а он не нашел в своей душе чего-то, что могло сломить ее гордость. У Ашхен сильный характер, она не нуждается в том, чтобы ее утешали и подбадривали. После того, что ей пришлось пережить, она стала еще более требовательной и к себе и к другим. Асканаз потер лоб: «Да, — мелькнуло у него, — Берберян питает к ней глубокое чувство».

Ему почему-то не хотелось задерживаться на этой мысли. Несмотря на всю свою занятость, Асканаз временами остро чувствовал одиночество. Кто же та, с которой он отныне может связывать свои надежды? Перед его глазами встал образ Оксаны… Сколько невысказанной нежности было в ее печальном взгляде! Несколько дней, проведенных вместе накануне войны… потом тяжелые дни отступления… Асканазу никогда не забыть этого! Не забыть и того, как он тайно пробрался в город, чтобы навестить Оксану. Она такая беспомощная, так нуждается в поддержке и заботе. А ведь в утешении и заботе нуждается и сам Асканаз. Оксана тянется к нему всей душой, он это чувствует!..

До условленного срока оставалось двадцать минут…

В дверь постучали, и лицо Асканаза прояснилось при виде Нины. Глядя на покрасневшие от бессонницы глаза Асканаза, на его осунувшееся лицо, Нина почувствовала укор совести: ей хотелось просить прощения у Асканаза за то, что она однажды усомнилась в нем.