Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— Человек иногда бывает слеп… Ты вот в институте учился, а что ты понимаешь в жизни? Садись, — показывает он на бревна: — Что, неправда? — наклоняется Захар ко мне. — Скажи, ты меня Хорошо знаешь?

— О чем вы, товарищ младший лейтенант? — отшатываюсь я от Захара.

— Да о том, что хочу спросить тебя, веришь ли ты мне или нет?

— В чем?

— Ах, все ты понимаешь, да только притворяешься. — Шапкин резко поднимается. Закуривает и, не глядя на меня, продолжает: — Как же, человек сидел в тюрьме, а вот теперь ему доверяют командовать ротой. Но кое-кому наплевать на мои боевые заслуги…

— Да о чем вы? — удивляюсь я.

— А зачем ты сюда пришел?

— За дровами…

— Шутишь! Наверное, уже все рассказал обо мне — и тот случай на привале, и как я просил у твоего папаши справку для суда, и что у меня в деревне нет никаких родственников, и черт знает что приплел. Вот я и говорю: человек иногда бывает слеп, хотя и имеет хорошее зрение.

Захар бросает на землю окурок и долго топчет его каблуком. Мне становится душно. Дрожащей рукой я расстегиваю ворот гимнастерки.

— Мне и в голову не приходило все, о чем вы говорите.

— Верно? Никто и ни о чем обо мне не спрашивал?

— Нет, никто.

Захар кладет свою руку мне на плечо. Он долго молча смотрит в лицо:

— Ну, хорошо, хорошо. Это я так. Может быть, завтра пойдем в тыл врага. Так вот я немного тебя проверил, каков ты, веришь ли мне, можешь ли в трудную минуту быть до конца преданным своему командиру. Ведь там… всякое может случиться. Только о нашем разговоре никому! Понял?

Уже потускнел лунный свет. Я собираю дрова. Поленья вываливаются из рук. На душе нехорошо. Шапкин ушел, не сказав больше ни слова. «Понял?» Ничего я не понял, только как-то вот тревожно. «Под Харьковом наши попали в окружение» — откуда он знает?.. Шатрову рассказать бы об этом или политруку. Нагруженный дровами, иду в землянку. У входа сталкиваюсь с Захаром.

— Подполковник вызывает на наблюдательный пункт, — сообщает он мне и, измерив меня с ног до головы, бросает: — Понял? Никому ни слова.

И опять я ничего не понял. Растапливаю печку. Дрова горят дружно. Желто-синие лепестки пламени тянутся кверху. «Шатрову бы рассказать об этом». Лепестки подмигивают: правильно, правильно, будто соглашаются со мной.

В землянке нас трое — Шатров, Правдин и я. Минут двадцать назад ушел врач. Крылова предупредила Шатрова: «Лежать и не двигаться, через недельку все пройдет. Но если попробуете ходите я вас отправлю в катакомбы, в тыловой госпиталь». Шатров, сощурив глаза, отрицательно покачал головой вслед Маше: мол, ни за что он туда не пойдет.

Шатров говорит медленно, с большими паузами. Он лежит на соломенном матраце, укрытый по грудь шинелью. Я смотрю на него и с тревогой ожидаю конца рассказа.

…Прошлой ночью подполковник решил «прослушать» впереди лежащую местность, избранную им для перехода линии фронта. Ранним вечером, когда в сумерках еще видны предметы, когда звезды начинают робко проклевывать небосвод, в это время степь как бы мгновенно засыпает — слышимость необыкновенная! Такие минуты не мог пропустить Шатров. Конечно, для прослушивания местности хорош и предрассветный час. Он знал об этом и решил на рассвете послушать вместе с Шапкиным, чтобы проконтролировать свои наблюдения.

На этот раз солнце почему-то очень медленно приближалось к горизонту, а достигнув края земли, вдруг, как показалось подполковнику, остановилось. На левом фланге артиллеристы вели контрбатарейную стрельбу. Три истребителя, сделав круг над передним краем, уходили на аэродром. Рокот их двигателей едва слышался. Наконец с трудом зашло солнце. Задрожала над морем одинокая звезда. Позади, в расположении огневых позиций батареи Замкова, кто-то уронил на металлический предмет пустую гильзу. Неподалеку проползли два уставших снайпера. Ему хотелось остановить их, спросить, что они интересного заметили, но тут же подумал: «Этот народ никогда не возвращается прямым путем, они охотились где-то в стороне, и их сведения не так важны».

Напрягая слух, Шатров всматривался в густеющие сумерки. Шум слышался справа и слева, а впереди местность как бы вымерла. Это убеждало его в том, что пересекать линию фронта надо именно здесь, на этом направлении.

Период особой слышимости иссяк. Но подполковник не покинул своего места.

Фронт жил своей обычной ночной жизнью. Повозочные подвозили на огневые позиции боеприпасы, продовольствие. Дежурные отделения, расчеты время от времени прошивали темноту разноцветными строчками трассирующих пуль, вспыхивали осветительные ракеты. А намеченный Шатровым участок для переброски разведчиков молчал, и это еще больше убедило подполковника в правильности принятого им решения.