Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— Надеюсь, не закричишь, паскуда! — прохрипел мужчина и еще ближе подвинулся. Люся отрицательно покачала головой, чувствуя, как исходит холодок от черного камня.

— Не убивайте, я не виновата, — сказала так, что у мужчины дрогнула рука, разжалась, и камень гулко ударился о землю. Одноногий вздохнул, будто захлебнулся водой, и закрыл лицо рукавом промасленной телогрейки.

— Дядя… дяденька, не плачьте… Мы их все равно разобьем. Не плачьте, солнышко взошло… Наши победят… — Люся гладила по его кудлатой голове, целовала пахнущие машинным маслом волосы и все говорила и говорила, пока он не выпрямился и не сказал:

— Ребятишек пожалей, они ведь от такого страха на всю жизнь одеревенеют, сердечки их могут стать каменными, и будут они жить с камнем в душе…

Вновь начался обстрел. И вновь шмели-осколки запели в воздухе. Они пели, а она думала: как все же передать то, что она увидела и запомнила за эти страшные дни, проведенные среди скопища укреплений врага? Она выползла из котлована, ожерелье гнезд для истребителей танков неподалеку опоясывало горбину отрога. До них было метров пятьдесят. Она знала, что там можно укрыться и что они сейчас пока пусты. Она спустилась в котлован, сказала мужчине:

— Я сегодня сбегу… Мне надо рассказать нашим, какие тут укрепления построили фашисты. Это, наверное, очень важно, дяденька?

— Очень… Ты хотя фамилию свою назови.

— Люся Чернышева… Так я сбегу…

— Каким образом?

— Не знаю, но я должна это сделать…

Ночью их опять повели на передовую. На горбинке отрога Люся шмыгнула в пустое бетонное гнездо: Мужчина загородил ее спиной, потом оглянулся, ее уже не было, и он заскрипел под гору, окруженный подростками.

Все было сделано так, как приказал он, Енеке: на огневые налеты русской артиллерии его войска не должны отвечать, дабы не раскрыть систему укреплений и расположение огневых средств; основную массу живой силы держать в укрытиях на запасных рубежах и позициях.

«Все сделано так… так, так». — Енеке не мог определить, то ли это мысль стучит в голове, то ли опять противник молотит сектора крепости. Пять дней подряд… Пять! Огненный смерч носится по Сапун-горе… Час назад этот сатанинский смерч изломал, превратил в обугленную и обожженную груду левый фас средней террасы. Потом наступило затишье, и теперь снова началось… Енеке некоторое время пытался на слух определить, какой участок обороны подвергся очередной обработке. Он прислушался, в голове стучало назойливо и неумолимо: «так, так, так-так-так». Генерал начинал понимать, что событие развивается далеко не так, как предполагалось: русские методическими огневыми налетами артиллерии могут разрушить укрепление еще до основного штурма крепости. Значит, надо усилить восстановительные работы, не ослаблять, а усиливать. Он поднялся, чтобы позвонить Грабе и получить точные данные о разрушениях и ходе восстановительных работ, но тут в бункер вошел сам майор Грабе. Енеке побагровел.

— Майор, вы обязаны докладывать мне в восемнадцать часов по берлинскому времени. Сейчас десять минут девятнадцатого… Прошу!

Грабе привычно перечислил разрушенные точки и умолк, закрывая папку.

— Сколько восстановили? — не спросил, а выстрелил Енеке.

— Огневые налеты повторялись часто, господин генерал, и работать было невозможно.

— Невозможно? Я приказал: мобилизовать всех местных жителей… Всех, всех — от мала до велика.

— Невозможно и опасно, господин генерал. Они по ночам куда-то исчезают. Есть сведения, господин генерал, что некоторые из мобилизованных местных жителей сбежали.

— Куда?

— В расположение противника, к русским… Они могут раскрыть нашу систему обороны.

— О, это чрезвычайно опасно! — подумав, воскликнул Енеке. Он приблизился к Грабе, рассек тростью воздух. — И тем не менее мой приказ остается в силе. Пусть возводят укрепления в городе, на запасных позициях. — Енеке шагнул к выходу, открыв дверь, сказал: — Грабе, почему они не наступают?

— Кто?

— Русские! — крикнул Енеке.

Грабе вышел вслед за ним. Он увидел, как генерал сел в бронеавтомобиль, как помчался к морю, туда, где занимала оборону дивизия генерала Радеску. Глядя вслед командующему, Грабе пытался понять, почему Енеке спрашивает у него о русских? Ведь для него, Грабе, совершенно безразлично, будут наступать советские войска немедленно или еще несколько дней погуляют их огневые налеты в секторах обороны, изматывая нервы у солдат, а затем начнется штурм — какая разница, сегодня или завтра, ведь «завтра» вот оно, в нескольких шагах — «завтра» неизбежно!..