Николай Камбулов - Тринадцать осколков

Кравцов хотел спросить, что это за человек, за которого он готов идти на смерть, но не успел: из клуба с шумом и смехом вышла большая группа бойцов и командиров, потом показалась Сукуренко с Мальцевым и Дробязко. Рубахин вскочил на ноги, вытягиваясь и прихорашиваясь. Лицо его, до этого грустное, озарилось внутренним светом. Разведчики, не останавливаясь, пересекли двор, скрылись за полуразрушенной оградой.

— Я побегу, — спохватился Рубахин.

— Идите, — сказал Кравцов и сам последовал к ограде. Сквозь пролом он видел, как удалялись Вася Дробязко, Петя Мальцев и Сукуренко. Рубахин, сутулясь, плелся за ними на почтительном расстоянии, подфутболивая попадавшиеся на тропе камни. Потом Сукуренко остановилась, позвала Рубахина. Родион вспорхнул и в один миг пристроился в ряд с ней. Пролом был небольшой, и разведчики вскоре скрылись из виду. Кравцов обошел ограду, но и отсюда их не увидел…

Море и тишина…

До моря считанные километры. По вечерам слышен рокот волн, то утихающий, то нарастающий. Нервы натянуты, а воображение обострено, и перед мысленным взором Лемке встает скалистый, обрывистый берег, а дальше вода, вода — на сотни километров властвуют волны и быстро скользящие по ним изломанные тени от русских самолетов, — встает весь вздыбленный, взлохмаченный разрывами бомб котел Черного моря. Лемке не умел плавать, и это обстоятельство еще больше страшило его.

— Черное, черное… Да, другим оно сейчас и быть не может, Черное, — шепчет Лемке и сам себя призывает к хладнокровию и выдержке. На какое-то время ему удается вытеснить из головы мысли о море. Но миг относительного спокойствия тотчас же исчезает, испаряется, как капля воды, упавшая на раскаленный металл…

Впереди, напротив, — русские войска. До них рукой подать. Лемке знает, что в низине, у подножия горы, притаились не просто части Красной Армии, а армада артиллерии, танков, богом проклятых «катюш», авиации и людей.

Армада и тишина… Почему они молчат? Почему не стреляют? Почему не атакуют?

Тишина мертвила Лемке, и, чтобы не задохнуться в ней, он бегал и ползал от траншеи к траншее, от дзота к дзоту, от солдата к солдату, подбадривал, призывал подчиненных к стойкости и самопожертвованию, говорил о скором решающем переломе в войне, который готовит фюрер… Он много говорил, но проклятая тишина ни на йоту не ослабевала, и, когда в воздухе появлялся русский самолет-разведчик или падал снаряд, посланный оттуда, где притаилась армада войск противника, он выскакивал из ротного бункера, спешил к Зибелю, кричал в убежище:

— Вот, слышал? Они начинают! Мы их перемелем в порошок!

Утром в бункер пришла Марта. Она пришла без одноглазого Грабе — раньше она всегда появлялась на передовой с майором Грабе, которого Лемке побаивался. Марта исправила красным карандашом в тексте приклеенной на дверях листовки слово «лейтенант» на «обер-лейтенант», потом сказала:

— Поздравляю, Лемке, с новым званием.

— Хайль Гитлер! — ответил Лемке.

Она подала сверток:

— Здесь новый мундир с нашивками обер-лейтенанта.

— О, это хорошо, спасибо, Марта. Ты отличный помощник у фон Штейца. Не слыхали, Турция не собирается высаживать свои войска в Крым?

— Нет, не собирается.

— Но это же свинство! — возмутился Лемке.

— Пожалеет. Я верю в это, Лемке. А как ты? — Марта заметила на кровати возле подушки томик Гейне и, пока Лемке надевал новый мундир и обдумывал, что ответить этой красивой и своенравной женщине, взяла книгу, начала листать ее. Марта знала, что томик принадлежит Паулю. Брат и сам пописывал в юности стихи. Он был очень равнодушен к политической литературе. Ей казалось, что это пройдет, придет время, и брат будет «глотать» книги доктора Геббельса, сборник речей Мартина Бормана, которые популярно излагали и пропагандировали великие идеи Адольфа Гитлера… Да, так она полагала раньше. Ошиблась, теперь-то точно знает, что ошиблась: он, оказывается, был и остался совершенно безразличным ко всему этому, в противном случае в его роте такое не случилось бы… Страшно подумать: в роте Пауля разоблачили коммунистического агитатора. Она первой, пусть случайно, услышала бредни этого агитатора, и она не могла, не имела права скрыть это от фон Штейца… Брата разжаловали в рядовые, и теперь он просто истребитель танков, сидящий в бетонном гнезде.

Марта бросила на подушку томик. Лемке сказал:

— Это книга вашего брата. Представьте себе, он читает Гейне даже сейчас, когда его разжаловали! Он что, и раньше был таким идиотом?