Сейчас немного потанцевал в землянке — учусь помаленьку, но думаю бросить это грязное дело. Девушек нет. Так мы ради интереса одеколоном обливаемся: оно вроде и вашим братом запахнет. Пиши мне чаще. Ты знаешь, милая, получишь от тебя письмо, и веселей становится: и работа идет, и жить хочется, думая о будущем. В самом деле я имею право думать, мечтать о будущем, пройдя все ужасы войны и придя к финишу совершенно невредимым. Мне кажется, теперь болваночка меня не возьмет. Как ты живешь? Как встретила Новый год? Как здоровье, учеба? Жду той минуты, когда опять буду вместе со своей маленькой жинкой. Твой муж Борис.
Ларкин быстрым шагом подошел к врачу, который сидел на низком складном стуле возле носилок, что-то сказал ему и показал рукой на Андриевского. Тот повернул к Борису голову и встал со стула. Он был очень длинный. На голову длиннее Ларкина.
С земли Андриевскому было неудобно следить за тем, как врач приближается к нему. Он видел, как колеблется от движения пристывший к ляжкам врача короткий белый халат, видел его вывернутые по-женски внутрь колени, высокие голенища хромовых сапог. А лица он никак не мог рассмотреть, и чем ближе подходил к нему врач, тем труднее было это сделать.
Боль в боку почти прошла. И слабость прошла. Он чувствовал себя почти здоровым. Подумаешь: царапина… Чтобы не выглядеть совсем уж глупо перед врачом, он согнулся вправо, стараясь вызвать боль и головокружение. С самого детства у него всегда повторялась одна и та же история: стоило прийти к врачу, как болезнь куда-то пряталась — и он оказывался вроде симулянта…
— Ну что там у вас? — сказал длинный врач. — Показывайте побыстрей…
Он стоял над Андриевским, и тому с земли показалось, что голова врача уходит от него куда-то далеко-далеко, в самое небо. Это еще больше обостряло ощущение беспомощности, и, чтобы прогнать это ощущение, чтобы показать, что он вовсе не такой тяжелый, каким его хотят представить, Борис начал приподниматься на локтях, оживленно говоря при этом:
— Да ерундовина получилась, доктор… Ничего такого особенного.
Сзади его сразу подхватили за плечи Карасев и Ткаченко.
Но он тут же понял, что они сделали это не для того, чтобы помочь ему сесть, а чтобы снять с него комбинезон. Ларкин наклонился над ним и большим складным ножом перерезал у него на животе бинт индивидуального пакета, которым его перевязали еще возле проклятого черепичного завода.
Откуда-то слева послышался нарастающий грохот и гусеничное лязганье. Андриевский невольно повернул туда голову и увидел быстро приближающуюся «тридцатьчетверку» Чигринца. Она остановилась рядом с его машиной. Чигринец спрыгнул на землю. Андриевский хотел погрозить ему кулаком, потому что он запретил ему ехать за собой в медсанвзвод. Но в этот момент из-под его зада начали вытаскивать комбинезон и одновременно поворачивать его самого на левый бок. Нестерпимая боль заставила его забыть обо всем. Он не заметил, как ему расстегнули штаны и задрали к подмышке гимнастерку.
Когда боль немного отпустила, Борис начал различать у себя за спиной голоса.
— Морфий… — говорил доктор. — Перекисью. Как следует…
— Сначала противостолбнячную, — ответил женский голос.
— Морфий…
— У нас пантопон…
— Черт подери…
— Не надо морфий, — сказал Андриевский. — Я потерплю, доктор…
— Лежи, лежи, — сказал врач. — Твое дело маленькое…
Голове было неудобно лежать на брезенте. Заныла шея. Андриевский хотел об этом сказать, но кто-то сам подложил ему под щеку свернутую куртку. Он вздрогнул оттого, что его укололи иглой в руку, и решил посмотреть, что происходит у него за спиной. В том положении, в котором он находился, ему видны были только чьи-то огромные кирзовые сапоги, пахнущие дымом и газойлем.
— Хочу посмотреть, чего у меня там, — сказал Андриевский.
— Лежи спокойненько, старший лейтенант, — услышал он из-за спины женский голос. — Чего тут смотреть? Ничего нет интересного…
Раньше, бывало, некрасивая девушка-военфельдшер всегда поглядывала на него со значением, когда они встречались в офицерской столовой или еще где-нибудь. Но он с ней никогда не разговаривал. А теперь он забыл ее имя и никак не мог вспомнить. И почему-то сейчас он пожалел, что раньше не попытался наладить с ней контакт.
— Это ты во мне ковыряешься? — спросил он.
— Я, — сказала девушка. — Я и Ананий Петрович…
— Вот и я влип в такое дело, — сказал виновато Андриевский.
— Ничего, — успокоила его девушка. — Со всяким бывает.
Читать дальше