Тоне Светина - Волчата

— Посмотрите на этого маленького вора, — сказала она. — Наконец-то мы поймали одного из тех, кто рвет недозревшие фрукты. А ведь мы строго-настрого запретили вам делать это. — С этими словами она вывернула карманы у мальчугана и выложила сливы на ящик.

Лазо стоял, низко опустив голову. Ребят он не стыдился, в душе он даже гордился собой, но наказания очень боялся. Каждый раз, когда кто-то из ребят совершал какой-нибудь проступок, наказывали по-разному, но всегда строго.

— Фрукты у него мы нашли, мы видели, как он ворует — тут нечего много говорить, осталось только решить, как его наказать, — сказала настоятельница.

Но тут один из охранников подсказал ей:

— Пусть он лучше скажет, кто еще этим делом занимается! Тогда наказание будет мягче!

А другой подошел к Лазо, схватил мальчика здоровенной ручищей за горло и заорал:

— Говори!..

Лазо молчал. Лицо его сначала посинело, потом начало бледнеть. Усташ чуть ослабил хватку, чтобы Лазо мог вздохнуть, и снова заорал на него:

— Говори, чтоб тебе пусто было, не то задушу!

— Я никого не знаю, — испуганно прошептал Лазо.

Охранник еще сильнее сжал его горло:

— Мы тебя научим говорить, козарский щенок! Знаю я вас, упрямцев! Будешь говорить или нет?!

Он изо всех сил сдавил ему горло, но, не услышав ответа, отпустил и подошел к настоятельнице. Шепнув ей что-то на ухо, он повернулся к детям:

— Ну что ж, попробуем по-другому! Ну-ка, вор, вытяни руки перед собой!

Когда мальчик сделал это, охранник приказал:

— Поверни руки и покажи ладони!

Лазо послушался. Взяв палку, которую ей протянул охранник, настоятельница стала перед мальчиком и ледяным голосом произнесла:

— В средние века ворам обычно отрубали руку, чтобы они больше не могли красть! Я в последний раз спрашиваю тебя, кто еще воровал фрукты? Если не знаешь имени, укажи лично!

— Я не знаю, — со страхом проговорил мальчик.

Лицо женщины словно окаменело, глаза зло загорелись. Она замахнулась палкой и больно ударила мальчика по рукам. Она ударила несколько раз, но мальчик не плакал, а только удивленно смотрел на нее.

— Паршивый воришка! Ты будешь говорить или нет?! Поверни-ка руки! — крикнула она. Когда ладони мальчика посинели, она стала бить по тыльной стороне рук.

Большие печальные глаза Лазо наполнились слезами. Он стоял с бледным, словно высеченным из камня лицом, на котором застыло выражение, какое можно увидеть только у великомучеников на иконах. Слезы покатились по его щекам.

— Ну, хорошо, теперь скажи, почему ты воровал?

— Мне хотелось есть и пить. Нам всем хочется! — ответил Лазо.

— Вы слышите, что он говорит? Это здесь-то тебе не хватает еды и питья? Всем не хватает еды и питья? Ложь! Наглая ложь! Такой наглости мы тебе не простим. Мы тебя высечем и накажем еще строже, если ты не скажешь, кто еще с тобой воровал!..

Мальчик еще больше побледнел. Его детская душа восставала против этого. На Козаре никогда никого не предавали. И он не предаст!

— Я знаю, но никогда не скажу. Даже если вы меня убьете! — выкрикнул он.

— Ах ты, партизанское отродье! — рявкнул охранник и, обернувшись к надзирательнице, сказал: — Знаю я их! Эти будут молчать, хоть ты на куски их режь!.. Зря стараемся. Только время теряем!

Вместе с другими детьми на эту расправу смотрели Душко и Вука. У Душко кровь прилила к голове. Вука крепко сжимала его руку. В таком же состоянии он кинулся на Стипе, когда тот убивал их отца.

Если бы сестра не держала его так крепко, он кинулся бы и на настоятельницу.

— Стой спокойно, если ты натворишь глупостей, нас обоих убьют!

Настоятельница и двое охранников совещались, отойдя в сторону.

Опустив избитые руки, Лазо стоял и ждал, что же будет дальше.

Солнце пекло. Дети щурились от яркого света и тоже ждали, что будет дальше, перебирая в уме самые страшные истории, передававшиеся от одного к другому. Все пытались угадать, какая смерть ждет провинившегося, и содрогались от страха.

Настоятельница приказала принести веревку.

— В наказание мы привяжем тебя к дереву, с которого ты воровал фрукты! Когда одумаешься и все расскажешь, тебя отвяжут! — сказала она.

Двое усташей подвели мальчика к дереву и обмотали веревкой от щиколоток до шеи. Лазо не сопротивлялся, глядя в небо, раскаленное от жгучего солнца. По щекам его градом текли слезы.

Настоятельница величественно выпрямилась, стараясь не встречаться глазами с взглядом мальчика. Теперь ей нужно было довести до конца обряд подчинения, с помощью которого она должна покорить этих детей. Повернувшись к ним, она театральным жестом развела руки: