Велько Ковачевич - Молодой лес

Какое значение может иметь письмо с этой последней фразой? Ровно никакого. Но разве она не ставит крест на всем сказанном выше? «Время — судья, которому следует покориться». Надо было эту банальную фразу зачеркнуть, если уж у меня не хватило смелости переписать письмо заново. Она выхолостила весь наш последний день, чтобы никогда его не воскресить. Без нее письмо имело бы тот смысл, какой я и хотел вложить в него. А после нашего расставания эта последняя фраза должна подтвердить наше решение. Она была мерилом моей и Весны зрелости. Но сегодня, когда я решился передать письмо, эту фразу оставить было нельзя. Она должна была исчезнуть. Я ругал себя за малодушие, казался противным самому себе. Если бы сейчас каким-либо чудом здесь появился Глухой и предложил исправить письмо, я наверняка не сделал бы этого. Все было бы по-старому. Последняя фраза осталась бы на своем месте. Но если бы вместо меня это сделал Глухой, я был бы счастлив.

К тому же и с датой было не все в порядке. Хорошо было бы поставить сегодняшнее число. Сегодняшняя дата придала бы письму истинную ценность.

Все предыдущие дни с самого начала наступления были как бы подготовкой. Сегодня вся гора окуталась дымом. Ее покрыли могилы, покропила людская кровь. Переживет Витуна этот день, ее имя останется в памяти на долгие времена. Сегодня с ней венчаются тысячи ее сыновей, которым судьба определила этот день как день рождения, жизни или смерти.

Все, что непреодолимо мучило меня до сих пор, постепенно отходит, уступая место более тяжелым мучениям. Мысли о Весне все реже приходят в голову. Передо мной вся Витуна, опоясанная обручами смерти. Обстановка требует настоящего слова и дела. Ошибусь, и тысячи людей заплатят жизнью за мою ошибку.

Много тяжелых дней было в моей жизни, но этот самый страшный. Если бы существовал день искупления и прощения партизанских грехов, таких, как мой и Весны, то сегодняшний был именно таким. И как бы в доказательство того, что и в такие часы не забываю о Весне, не могу примириться с мыслью, что мое письмо не обозначено сегодняшней датой. Завтрашний или послезавтрашний день, убежден, не будет таким роковым, как нынешний. Сражение достигло решающей фазы.

Кольцо окружения сужалось, стягивая нас в адский котел. Ночь должна вынести решение: пробиться нам или навсегда остаться здесь.

«Продержаться до ночи. Ни шагу назад!» — таков был мой единственный приказ. Я поглядываю на солнце все чаще, но оно не движется, словно застыло на месте. Мысль о прорыве отодвинула все остальное. Все будто выветрилось из памяти. Забыл я и о Весне. Впервые за сегодняшний день. С каких только пор я этого желаю!

Здесь, внизу, недалеко от нас с комиссаром, завязалась жестокая схватка. Разорванная партизанская цепь во главе с командиром части показалась из леса. Командир бежал прямо на меня. Я выскочил из укрытия и преградил ему путь.

Он вытянулся, словно собираясь рапортовать, но прежде чем успел произнести хоть слово, я ударил его наотмашь. Он тряхнул головой и взглянул на меня.

— Ну как, пришел в себя? — спросил я.

— Заслужил этого…

— Это еще не все. Решим после прорыва. А сейчас назад, в атаку! — крикнул я, одновременно давая знак стоящему в резерве батальону двигаться вперед.

— В атаку! — закричал командир. — За мной!

Цепь повернулась и бросилась за ним в лес. Комиссар бежал справа от меня.

Так неожиданно прорыв окружения начался до наступления ночи.

Как давно я не поднимался сюда, на Белый Верх, где застал меня конец сражения. Враги изуродовали его, срезав вершину тяжелым снарядом. Земля была взрыта, снег на склонах горы смешался с грязью. Белый Верх стал ниже ростом. Смотрю на него, и меня охватывает грусть. За что его так наказали: ведь на нем за время наступления не было ни одной живой души. Он обезглавлен. Теперь вместо белой, гордой вершины зияет глубокая воронка, словно вершина перевернулась и голова ее потонула в туловище.

Я спустился в воронку и погрузился по колено в пыль. Пороховой дым и смрад окружили меня. Над головой виднелось только грязное небо. Если бы бойцы могли правильно понять меня! Я собрал бы сотню людей, чтобы засыпать эту яму и соорудить новую вершину в память старой. А может, эта яма послужит могилой для убитых, которые лежат вокруг и ждут погребения? Тогда над ними вершина поднялась бы в своей прежней красе, как заслуженный памятник погибшим. Дождь омоет ее, и она снова станет белой.