Тихомир Ачимович - Космаец

— Задушишь, пусти… Ты что, с ума сошел, пусти…

— Жалко руки об тебя марать, ненасытная утроба, — Милович выпустил воротник, увидев, что у Мрконича выкатились глаза.

— Эх, рановато, товарищ, рановато ты стал плакаться на тяжелую жизнь, — после короткого молчания произнесла наконец молоденькая белокурая девушка, оказавшаяся рядом. — Для тебя это еще только начало… Не был ты на Зеленго́ре и Суте́ске [12] Зеленго́ра, Суте́ска — места жестоких кровопролитных боев партизан с немцами. .

Мрконич мрачно взглянул на нее.

— Лучше когда девушки меньше задаются, — процедил он.

— Имею право. Понял?

— Ты хорохоришься, будто одна на своих плечах всю войну вынесла. Может, я в два раза больше терпел… Да что я тут перед тобой исповедуюсь, как перед иконой…

— А ты бы не выражался, — оборвал его политрук, — за эти слова тебе придется извиниться перед девушкой.

Мрконич шмыгнул носом и почесал затылок под фуражкой. Он озабоченно взглянул на Стеву и задумался: сколько же еще пройдет времени, пока он избавится от всего, что ему так постыло. Только бы бог дал здоровья. Запомнят они Мрко.

— Отстань, политрук, где это видано, чтобы мужчины извинялись перед женщинами, — проворчал Мрконич. — Это не мужское дело.

— Я свои приказы два раза не повторяю, — отрезал политрук и встал.

Худые, с изможденными лицами, заросшими бородами, с ввалившимися глазами, бойцы долго сидели молча, а когда солнце стало припекать им спины, начали молча расходиться, вздыхая и думая о своих домах, где, верно, «на всякое насмотришься, когда вернешься».

Звонара и Штефек поднялись последними.

Солнце неподвижно висело над горной грядой, дальний край которой скрывался за облаками. Землю томила парная духота. Похоже было, что опять собирается дождь. Над вершиной Романии клубились мутные дождевые облака, а по ущельям стлался молочно-белый туман.

Мрконич утер пот со лба и встал. Под низким раскидистым самшитом он увидел бойцов, и ему сразу стало легче — он все же не один в этом чужом и незнакомом краю. Взгляд его упал на яблоню, он опять ощутил жестокий голод. Если бы никого не было, он уж дорвался бы до яблок. А так он не находил, что делать, и, лишь бы провести время, побрел к калитке, но как раз в этот момент заметил нескольких бойцов, которые бродили по старым заброшенным огородам, отыскивая прошлогодний лук-порей, откапывали забытые морковки, грызли какие-то корешки. А ведь здесь, за плетнем, было столько совсем зрелых синих слив, спелых яблок и желтых груш, но никто не касался их, все знали, что это может стоить жизни.

— Эх я, горемычный, до чего дожил, — скорее выдохнул, чем сказал, Мрконич и устало свалился у низкого заборчика девичьего сада, где с охапкой одичалых цветов на коленях сидела Кати́ца и плела венок. Это была та самая девушка, что недавно отчитала его. Увидев бойца, Катица поспешно собрала цветы, разбросанные у ее ног, и собиралась встать.

— Ты, наверное, рассердилась на меня? — глядя на девушку сквозь ограду, спросил Мрконич. — Я знаю, в самом деле я, как это говорится, вроде бы и виноват…

Катица улыбнулась, и эта мягкая улыбка будто ток пробежала по нервам Мрконича, зажгла в нем кровь. Губы его задрожали, а по телу побежали мурашки, словно вдруг пахнуло холодом.

«Боже милостивый, какой же я был дурак, что никогда раньше не замечал ее красоты», — подумал он. И в самом деле, нельзя было не залюбоваться густыми девичьими бровями, а глаза ее показались ему бархатными. Мягкие, как шелк, коротко подстриженные волосы придавали девушке мальчишеский вид. И вся она, тонкая и стройная, показалась ему той самой девушкой, которую увидишь однажды в жизни, а потом всю жизнь вздыхаешь по ней и не можешь забыть.

Когда Катица проходит мимо, все парни таращат на нее глаза, застывают и долго смотрят ей вслед. Даже одетая в узкие солдатские брюки и черные офицерские сапоги со шпорами, она волнует парней. На каждом шагу с первых же дней за ней увивалось полдюжины бойцов. Они говорили ей изысканные комплименты, пытались ухаживать, вздыхали и чего только не вытворяли, чтобы она обратила на них внимание, но… Она хорошо знала себе цену и только кокетливо поглядывала на всех.

Сейчас Катице было девятнадцать лет, но в военной форме она казалась немного старше и нисколько не походила на рыбацких девчонок из Далма́ции, которые в ее годы босиком бегают по улицам, ссорятся с мальчишками и едят жареную кукурузу, насыпанную в подоткнутый передник, а иной раз высовывают язык и блеют, как козлята. Катица была совсем другая: гордая, сдержанная и скромная. Только с командиром первого взвода Космайцем она держалась иначе. С ним она казалась мальчишкой, забывала о своей гордости, теряла величие и ласкалась к нему, а иногда даже и целовала его. Об этом узнали бойцы в роте и батальоне и перестали увиваться вокруг нее. И, только танцуя козарачко ко́ло [13] Ко́ло — народный танец типа хоровода. , каждый старался улучить момент, чтобы хоть минуточку попрыгать с ней рядом, а на марше любой всегда был готов нести ее сумку и автомат.