Михаил Горбунов - Долгая нива

Сегодня Марийка снова забралась на горище — в последние дни ей все больше хотелось остаться одной. Тетя Дуня это видела, догадывалась о чем-то, была с ней еще ласковей, но ни до чего не допытывалась, не лезла дытыне в душу, только скажет, вздохнув: «Скоро мама приедет…» Марийка отвернула пласт соломы, из-под нее кисло и терпко пахнуло, набрала в подол еще не отмягчавших бурых гниличек, пододвинула к себе большую плетеную корзину. Она заглядывала раньше в эту корзину — там были сложены какие-то старые, подклеенные на протершихся сгибах бумаги, перевязанные ниткой, пожелтевшие, с запахом тлена, свертки с ненужными документами; Марийку безотчетно тянуло к ним — за форменными гербами и «ятями», за вензельными почерками присутственных писарей опять-таки проступала история семьи Тулешевых, неотделимая от истории времени, и неудивительно, что своеобразный этот архив лежал здесь, на горище хаты дядьки Артема, ведь Артем Соколюк поднял всю семью, потому даже мужья сестер Дуни — и Марийкин отец, киевский рабочий Константин Федосеевич, и муж тети Поли, донбасский партиец Яков Иванович, не говоря уж о самих сестрах, почитали Артема главой разросшейся и твердо стоящей на ногах семьи, хранителем родового корня. И понятно, с каким благоговением прикасалась Марийка к старым бумагам…

Она уже заглядывала в эту корзину, ворошила содержимое, но теперь снова с бережением желанного одиночества принялась рассматривать каждую бумажонку. В одном свертке Марийка обнаружила деньги. Деньги! Большие, захватанные, но еще сохранившие эластичность и глянец бумаги, и на каждой — тонко вычерченное изображение женщины с дородными обнаженными плечами, с гордо поставленной головой в высокой прическе… Марийка позабыла про свои гнилички, стала рассматривать эту женщину и неожиданно уловила поразительное сходство ее с теткой Мелашкой, женой дядьки Дениса: такие же красивые круглые плечи, такие же светлые, правда, гладко, просто зачесанные волосы, такая же гордая осанка, перед которой Марийка всегда робела. Вылитая тетка Мелашка, только тетка Мелашка своя, сельская, и у нее в хате стоит ножная ступа, и у тетки Мелашки не такие — отчужденные, надменные, а хорошие, умные глаза… Вот тебе и императрица! Тетка Мелашка нисколечко ей не уступит.

— Марийка, доню! — донесся со двора обеспокоенный голос тетки Дуни.

Марийка сжалась, как будто застигнутая за каким-то неблаговидным занятием. Но не отозвалась, осталась на горище — что-то заставило ее остаться здесь.

В другом свертке среди квитанций госстраха и каких-то справок, явно малозначащих, не «старинных», Марийка увидела сложенный вчетверо лист с цветными рисунками для вышивки крестом. Так ведь это же те самые рисунки, о которых то и дело вспоминала тетка Дуня: «Десь булы…» Марийка недавно приступила к вышиванию очередной рубахи тете Дуне, и пришлось переснимать рисунок со старого изношенного платья. «Товарищество Брокар и К° въ Москве», — прочитала Марийка и повернула лист другой стороной. О-о-о! Рисунки-то были вроде бесплатного приложения, главное, оказывается, здесь, на другой стороне…

В глазах у Марийки зарябило от нарисованных таким же, как на деньгах, тонким, изящным перышком флаконов с бантиками на шейках, круглых и квадратных коробочек, воздушно упакованных, перевитых лентами свертков, и уж потом властно проступил оттиснутый над всем этим царский герб. Под гербом Марийка прочитала: «1896. Товарищество Брокар и К°. Придворные Поставщики Ея Императорского Высочества Великой Княгини Марии Александровны Герцогини Саксенъ-Кобургъ-Готской и Королевского Испанского Двора». Насилу отойдя от магического действия этой заглавной надписи, Марийка углубилась в чтение этикеток на флаконах и коробочках: «Цветочный О-де-колонъ (персид. сирень)», «Ехтракт Рососо», «Ехтракт Мимоза», «Глицериновая пудра», «Пудра «Люби меня», «Мыло Сань-женъ»… И снова: «Духи Сань-женъ», «Ехтракт Дера-Виолетт». И все это окружено виньетками, замысловатыми решетками, причудливо переплетенными ветвями с листьями и цветочками… «Изобретатели Цветочного О-де-колона. Более 20 разных запахов… Неподражаемые Духи Персидская Сирень во всевозможных флаконах и на разную цену от 15 коп. до 10 руб. за флакон, Глицериновое Мыло въ оранж. обертке и съ русск. рисунк. въ виде премии. Высший сортъ… 40 к. кусокъ. Большой… 20 к. Малый… 15 к. Глицериновая пудра. Большая короб, съ пуховк. …80 к., без пуховк. …50 к. Средняя без пуховк. …30 к.» А дальше, дальше! За перечнем российских — и в Москве, и в Петербурге, и в Нижнем Новгороде — оптовых складов и розничных магазинов, где хранится и продается «неподражаемая» парфюмерия «товарищества Брокар и К°», Марийка разобрала; «За границей: въ Париже… въ Ницце… въ Вене…» А посредине всего листа, в красивой рамке, — «Париж 1900 года. Высшая награда «Гран При».