Иван Виноградов - Подробности жизни

Он пошел по тропинке, протоптанной вдоль Мойки, к Невскому проспекту, мысленно размечая предстоящую дорогу на отдельные участки: почти весь Невский проспект (от Мойки до Московского вокзала), потом Старо-Невский, потом большой промежуток до Володарского моста, а там пойдут Мурзинка, Рыбацкое, Усть-Славянка, Усть-Ижора… Хорошо было вчера смотреть на эти пригородные деревни из кузова полуторки, а вот сегодня, пешком, трудновато придется.

Но дорога есть дорога, от нее никуда не денешься, ее остается только пройти.

Должно быть, неглупым был человек, придумавший разместить саперов в обжигательных печах кирпичного завода. Первое и самое главное здешнее удобство — это, конечно, безопасность, второе — тишина. Ежедневные обстрелы Колпина, его окрестностей и этого заводика здесь почти не были слышны и не приносили людям никакого вреда. И третье удобство — полная темнота. Поскольку саперы чаще всего ложились утром, им здесь совершенно не мешал дневной свет. Лишь когда входил кто-нибудь с улицы через небольшую калитку в воротах, там ненадолго возникал отдаленный дневной миражик — и тут же потухал, не успевая достигнуть противоположной стенки и уж, конечно, не пробив вековечной черноты сводов.

Спится здесь хорошо. Вернутся саперы на рассвете с переднего края, быстренько пошваркают ложками по стенкам котелков, слишком просторных дли нынешних порций, и валятся на пол, на подстилку, во мрак непродолжительного небытия. Один дневальный остается маяться у столика с коптилкой, там, у входа. Ему, конечно, тоже хотелось бы разуться, развесить портянки перед печкой — и на боковую. Но он единственный в роте человек, которому запрещено спать, пока спят другие. Вот и стоит, а по нынешним временам — сидит этот человек перед сплющенной вверху снарядной гильзой и слушает, как потрескивает над ней желтоватый колеблющийся огонек, тоже бессонный, Сидит и думает что-нибудь несонливое, отгоняя дрему сознанием долга и ответственности, и ждет того часа, когда можно будет, разбудить сменщика и оставить его вместо себя.

Сменятся три раза дневальные — и подъем! Зашевелится, забубнит под непроглядными сводами рота. Пробьется наконец через сонливое бормотание резвая команда: «Выходи строиться на обед!» — и гомон станет более оживленным и шумным, начнут позвякивать котелки. Вдали откроется калитка, в нее ринется понизу одуряюще чистый морозный воздух, но никаких световых миражей там уже не возникает. На улице — сумерки. Самое начало рабочего дня саперов. Это еще не ночь, в небе еще не видно ни звезд, ни луны, но уже и не день. Тусклое переходное время.

На задание уходят все, кто в наличии, возвращаются то без одного, то без двоих. На этот раз вернулись без Гоши Фатеева, то есть принесли его уже застывшего, и Сорокину вот приказано сколотить надмогильный столбик.

— Постарайся для земляка, — сказал командир роты. — Вы ведь вроде дружили.

Сорокин покивал головой и принялся за дело.

Столбик он сколотил из досок сразу после завтрака и быстро покрасил его, а вот со звездой завозился. Хотелось все сделать хорошо и так, как задумалось с первого раза. Однако длинный саперный нож с толстой рубчатой резиной на ручке, вполне удобный для всяких других дел, в том числе и для рукопашной схватки, оказался неудобным для вырезывания. Неважной была и сталь: сколько ни натачивай, бритвенной остроты не добьешься. Да и сама рука стала какой-то вялой и неумелой, то есть просто устала. Все устает в человеке от беспрерывной длительной работы при бедном питании.

Дневального Сорокин прогнал спать, поскольку сам сидел у того же столика с коптилкой — и не скоро еще рассчитывал лечь.

— Что мы тут будем караулить друг друга! — сказал он дневальному.

— Только бы не попало нам обоим за это, — усомнился тот.

— Не от кого… Для чужого начальства все равно, кто тут сидит, а наше тоже отдыхает теперь.

— Ты, если что, меня ногой толкни, я вот тут рядышком покемарю, — сказал парень уже с пола.

Сорокина тоже сильно клонило ко сну, и он задним числом слегка поругивал себя. Не затевать бы этого фокуса с плексигласом — спал бы сейчас вместе со всеми. Но вот ему пришло в голову поместить в центре звезды, под кружочком из небьющегося стекла, фотографию Фатеева. Захотелось, чтобы она подольше сохранилась. Чтобы люди, которые придут потом на солдатское кладбище, могли посмотреть, каким был с виду похороненный под этим столбиком человек.