Юрий Ильинский - Опаленная юность

Чуриков смолк, словно застеснявшись своей откровенности, и отошел в дальний угол подвала.

Утром немцы снова пошли в наступление.

— Ну, Кузя, держись! — закричал Захарчук.

От разрыва бомбы у него болели уши. Снайпер оглох и часто падал на колени: кружилась голова. Захарчук отложил винтовку и припал к ручному пулемету. Кузя работал за второй номер. Чуриков поспешно набивал диски.

— По пехоте! — крикнул Захарчук.

Пулемет задрожал, как в лихорадке, посылая навстречу врагу смерть. Фашисты просочились в расположение роты Курганова и рассекли ее остатки на части.

— Всё! — сказал Захарчук. — Сами хозяева…

Он осмотрел оставшееся оружие, подсчитал патроны и гранаты.

— Не густо! — вздохнул Чуриков. — До обеда продержаться бы!

— Ну, до хорошего обеда нам долго держаться, — невозмутимо отозвался Кузя. — Давненько щей с бараниной не хлебал.

— Все шутишь, грешная душа! — рассмеялся Чуриков.

— Так веселее помирать…

— И без того не скучно: видишь, фриц какую иллюминацию наладил.

— Нехороший разговор! — обрезал их Захарчук. — Наше дело бить их, а не рассуждать о смерти — она придет, спрашивать разрешенья не будет.

— Верно, начальник! — весело отозвался Кузя и вдруг побледнел.

— Ты чего? Ранило?

Кузя молчал. Он стиснул зубы и боялся их разжать. Боль была невероятная.

«Очевидно, нерв задело», — подумал Кузнецов.

— В плечо ему! Видишь, кровью подмокает.

Немцы снова зашевелились. Захарчук бросился к пулемету, крикнув Чурикову:

— Перевяжи его!

Чуриков перевязал товарища, но в этот момент пулемет замолчал: крупнокалиберная пуля попала снайперу в грудь. Чуриков приник к пулемету, а Кузнецов оттащил раненого за угол подвала.

— Хороший ты парень, Кузя! — шептал побелевшими губами Захарчук. — Ты уж прости меня за анархиста…

Когда бой поутих, Кузнецов сказал Чурикову:

— У него под головой планшет. Достань оттуда листок бумаги да карандаш.

— Писать будешь?

— Донесение командиру.

— Зачем? Кто доставит?

— Ты и доставишь!

Кузя взял карандаш, поточил его трофейным штыком и начал писать кривыми, сползающими набок буквами, при неровном свете зимнего розового заката.

«Товарищ командир роты! Сообщаю: ведем огонь по фашистским сволочам! Сколько их набили, не могу сказать, так как подсчитать никак невозможно. Хорошо проявил себя сержант Захарчук. Он геройски погиб, остались мы двое. Товарищ старший лейтенант! Вы не беспокойтесь, мы отсюда не уйдем и фрицев не пустим. Чувствуем мы себя хорошо, только пить здорово хочется и уже забыли, когда пили последний раз. Но вы не беспокойтесь, это ничего. Товарищ старший лейтенант, у меня к вам просьба. Вы знаете, у нас в Ильинке на пруду у самого мостика живет старик, плотником он в поселковом совете работает, Соснин фамилия. Так вот, у него есть дочка Нюра. Вы скажите ей насчет меня. Ну, словом, нравилась она мне очень. Я-то сам ей ничего не говорил, тушевался как-то. А теперь чего уж… В общем, привет горячий передайте. Извините, конечно, за такую просьбу, но как вы сами ильинский… товарищ командир! У нас все в порядке. Немцы пока не лезут, танк, что позавчера наши подбили, еще дымится, и противным оттуда пахнет. Фрицы от нас близко, метров семьдесят. Слышно, как они тюлюлюкают. Вот и все. Вы, товарищ командир, меня извините, если что не так написал. Мне никогда не приходилось писать боевые донесения, первый раз пишу.

Кузя прочитал свое творение, подумал и, лукаво улыбаясь, приписал:

«Думаю, что еще натренируюсь в донесениях, впереди целая война. И не забудьте, пожалуйста, о моей просьбе в отношении тов. Сосниной.

Кузя сложил вчетверо листок и позвал Чурикова.

— Снеси командиру!

— А ты один останешься? А вдруг полезут?

— Без разговоров! — шутливо оборвал Кузя. — Дисциплиночка хромает. Анархия!

Едва Чуриков уполз, немцы пошли в атаку. Прилетела тяжелая мина и исковеркала пулемет. Автоматные патроны кончились. Оставалась винтовка Захарчука с оптическим прицелом. Кузя вскинул приклад к плечу и, смахнув груду стреляных гильз, лег на то самое место, где еще недавно лежал Захарчук. Послышался свист и дикое улюлюканье: гитлеровцы цепями в полный рост бежали навстречу.

Пулю за пулей посылал боец из разрушенного подвала. Он не знал, что делается справа и слева, он был совершенно один, не знал, что находится впереди и сзади.