Виктор Астафьев - Моя война. Писатель в окопах - война глазами солдата

Это не просто дремлющий разум, это какое-то отупение, а вместе с ним, конечно, озверение. Почти из каждой семьи кто-нибудь отбывал срок или отбывает. Много убийц. Сейчас, правда, утихомирили бичей: которых пересадили, которые сами перемерли. Как только перестали водку продавать – стали пить всякие пузырьки, стекломойки. Многих на кладбище снесли.

Вот кладбище в Овсянке. Там четверть, если не половина, людей – убитые или самоуничтоженные. Кто по пьянке сгорел, кто от болезни сдох, перепившись. Народ, как сорная трава, сам себя изживает. Я, между прочим, заметил, что в Академгородке, где я зимой живу, травостой за восемь лет разросся и поменялся примерно восемь раз. Калужник, что ли, трава желтая, задавила даже ковыль. Не стало вовсе полыни. Говорят, это дурное влияние водохранилища…

И водохранилище, и плохое питание, плохой испорченный климат – это тоже влияет на народ. Влияет дурно на настроение, на нервную систему. Плохое питание в детстве дает нам больных молодых людей, нервных, истощенных, ослабленных физически. Полным-полно импотентов, полным-полно холостых мужчин, полным-полно педерастов. Масса женщин, не могущих выйти замуж, идет за кого попало, лишь бы не остаться в одиночестве. Ведь всё еще в целом по стране около 20 миллионов лишних этих женщин болтаются, и плюс к ним половина разведенных, и плюс этих мужиков, так сказать, которые шпарят друг дружку, иные сидят в тюрьме, иные в армии занимаются гомосексуализмом. Масса худосочных холостяков… Эгоизм в самых уродливых формах и проявлениях.

И наша деревня, как модель этого. Я хочу написать когда-то последнюю главу «Последнего поклона» и назвать «Вечерние раздумья», где это всё как раз сосредоточу. Сейчас меня не покидает мысль: 350 лет нашей Овсянке. В сельсовете ни летописи, ни записи: кто, откуда? Кто основал? Что за деревня? Ни один человек дальше деда никого не помнит, уже прадеда многие не знают. Многие просто и знать не хотят. Кто был прадед? Какая родословная? Что там?.. Что это за нация? Что за народ, когда не знает своих предков.

Задают мне вопрос: что ваша Овсянка дала миру? Отвечаю: как и любая другая деревня – и хорошего дала много, и придурочного много дала, а как же? И живут в ней не только одни русские. Есть у нас немецкая улица. Есть калмыки, литовцы, другие прибалты… Всё это посмешалось. Очень много мастеровых людей, свои машинки всякие делают, слесарят, столярничают. Мастеровые, в основном, из немцев, но они уже наши, овсянские, Шмидты всякие, никуда от веку не денутся… Вышел из Овсянки один академик – Петр Иннокентьевич Астахов, да вот ваш слуга покорный – писатель. Деревне, говорят, повезло еще. Есть очень приличные преподаватели, несколько очень приличных инженеров, несколько приличных граждан… Слава Богу, нет ни одного генерала или какого-то крупного оборонщика.

Но в этой же деревне, повторюсь, тьма-тьмущая убийц, пьяниц, каких-то опустившихся людей: полубродяг, полурабочих, полукрестьян, межедомков. Есть люди, которые по 6–7 раз сидели в заключении. Сосед мой, бедняга, так хворает сейчас сильно, что даже не вылазит на улицу. Почки, печень прикладами отбиты, чего там…

– Какое-то, говорят, оздоровление нации можно связывать с наметившейся тягой людей к духовному. Одни уверены, что Церковь поддержит и поднимет разуверившийся народ. Другие же связывают надежды с женщинами, мол, женщины русские опомнятся, выпрямятся. Третьим кажется, что прикосновение к корням, к истокам, к материалам по российской истории может повлиять на подъем духа… Вот предлагают же по берегу Байкала восстановить церкви, и тогда, мол, вернется какая-то часть людей, оживится озеро, люди станут рыбачить, охотиться.

– Дело в том, что Православная Церковь, какую мы в идеале знаем из истории, ведь уже тоже не вернется. Попы в большинстве своем помельчали. Они тоже давным-давно живут так: и нашим, и вашим. Церковь поражена ржавчиной приспособленчества, и это очень огорчает. В чистом виде духовенства очень мало… Я не знаю, мое отношение к ним очень сложное.

Я чувствую, скорее даже ощущаю в церкви историю, древность какую-то, не ими придуманное, а им оставленное Слово, в котором нет: «борьба», «кроволитие», «убей его», «заколи», «если враг не сдается, его уничтожают»… Таких слов там просто нет. Хотя, в общем-то, известно, христианство покрыло себя страшной кровью, самоутверждаясь в мире. Так же, скажем, как католичество, а мусульманство тем более. В современном ее виде я уже как-то плохо воспринимаю церковь. Думаю, что народ, какой он сейчас есть, тоже не воспримет. Без царя в голове, ни во что и ни в кого не верящий народ станет ходить в церковь? Он молиться не умеет и не хочет. И лень ему рано утром вставать, а тем более поститься.