Виктор Астафьев - Моя война. Писатель в окопах - война глазами солдата

– Спасибо, Виктор Петрович. Я также знаю, что вас на встречах читатели доверчиво спрашивают: как жить, во что святое верить и что делать? Всех значительных писателей, вас в том числе, одолевает не только полуграмотный читатель, пишут ведь и добрые люди, подрастерявшиеся в сегодняшней круговерти событий. Есть же какая-то первая, вторая заповедь… Как им отвечаете?

– Кабы я знал: во что? как? зачем? Первая заповедь всякому человеку на земле известна: любите друг друга. Знаете, чтобы ответить хотя бы частично на эти вопросы, человеку мало бывает одной жизни. Работать нужно. Вот что нужно: работать. Сам я, задумавшись, во что святое верить, часто обращаюсь к книгам Гоголя, Достоевского, зная, что Гоголь и Достоевский часто обращались, в свою очередь, к Священному Писанию, древним летописям, народному фольклору… Уверен, нам сейчас в России не до жиру, быть бы живу. Весь трагизм положения, в котором очутилось общество, неясен в полной мере даже лучшим умам. Ясно одно: нас ждут большие потрясения. Ждать, сложа руки, – это негоже. Нужно всем миром браться за работу, кто может руками – руками, кто лучше может головой – головой работать. Дремлющий разум… вот беда какая всеобщая.

Выступая весной в Иркутске, я попытался сформулировать коротко: честные люди пускай честно работают, а праздные и болтливые люди пускай не мешают работающим. Это к вопросу: что нам делать.

Он прожил замечательную, долгую и многотрудную жизнь – человека, литератора и бойца. Он так и остался вечным бойцом – на полях своих книг показывая, как никто, боль, кровь и жуть своей главной противницы – войны; он удивлял нас, переставших удивляться, на страницах газет и журналов, в своих многочисленных интервью, одновременно грубых и правдивых, в которых обязательно проявлялось главное – душа человека.

В 45-м году после госпиталя я женился – совершил поступок, который Богом предопределен. Было мне двадцать лет и жене двадцать лет. Ехать мне в Сибирь в общем-то некуда было, поэтому поехали на родину жены, и я 24 года прожил на Урале. Из них 19 – самые молодые годы, самые трудные были прожиты в городе Чусовом на Урале, городишке маленьком, дымном, рабочем, темном. Там родились и выросли дети, там остались молодые годы и там я переживал все, что наш дорогой генералиссимус и наши дорогие маршалы предоставили нам: возможность после войны или погибнуть, или выжить. Мы с женой выжили. Очень многие погибли в этой страшной борьбе с нуждой, выброшенные на помойку жизни, забытые всеми.

Там с женой мы похоронили первого ребенка, потому что его кормить нечем было. Там пожили мы и на улице, и в холоде, и в голоде, – но выжили.

Прожив 18 лет в Чусовом, а после окончания Высших литературных курсов несколько лет в Перми и 11 лет в Вологде, я наконец понял, что любить родину, любить несколько болезненно, притчевато, как я люблю, издалека хорошо, а ближе еще лучше, и на старости лет нужно жить дома, доживать свои дни дома.

И вот уже второй десяток, как я сибиряк, в родном селе у меня есть изба, в Академгородке есть квартира. Со мной жена, а дети и внуки, к сожалению, остались в Вологде. А мы с женой в Красноярске сибиряками стали. У меня ощущение такое, что я никуда и не уезжал, да может, и сказывается, что я каждое лето по разу, а то и по два приезжал в Сибирь. И какой-то отторженности большой я не чувствовал. Потом я все время писал про Сибирь. Был такой совершенно чудный человек – мне везло на них – Борис Никандрович Назаровский, он родом омич, потом, в силу разных обстоятельств, попал в Пермь, где был главным редактором издательства. Я тогда жил на Урале, пытался писать про уральцев, на уральском материале. И Борис Никандрыч мне сказал: «Виктор Петрович, миленький ты мой, не надо, не делай ты этого, не трать своих усилий, не того ты склада человек. У тебя все уральцы, которых ты тут изображаешь, все равно думают и говорят по-сибирски». Совет был вовремя сделан, и как-то я, в общем, на этом остановился. Пусть земля будет пухом этому человеку, благодаря которому я не растратил творческой энергии на пустяки, на потрафление начальству.

Таким образом, как-то мне удалось, живя на Урале и в Вологде, сохранить приверженность и преданность родной земле. Но как Пушкин говорил: «Все ж к родимому пределу…»

И, вообще, скажу вам, с возрастом жить труднее, думать тяжелее, а писать – так во сто крат труднее. Я порой завидую тем писателям, которые пишут много, пишут хорошо, часто издаются. Порой меня захватывает желание полегче жить, или, как сказал Вася Белов, «жить по упрощенной задаче». Но это ненадолго.