Иван Кратт - Суровый берег

Потом он расстегнул планшетку, достал тщательно завернутый в бумагу небольшой блокнот, записал ленинградский адрес Комарова.

— Дома у меня восемь яблонь в саду есть и четыре улья. После войны посылку тебе пришлю…

Он, видимо, еще хотел что-нибудь сказать, хорошее, теплое, но постеснялся и отошел.

Приходил прощаться и лесник. Кто-то из бойцов встретил его недалеко за поляной и сообщил, что завтра рота покидает эти места. Старик завернул на просеку и долго сидел в землянке у Комарова.

Лесник был взволнован и по-необычному рассеян. Оказывается, те двое начальников, о которых он недавно говорил Комарову, действительно приезжали сюда не зря. Они прибыли наметить путь для новой железнодорожной ветки и, главное, требовали, чтобы для нужд строительства были отведены делянки, а не разрешалось рубить деревья где попало. Старик никак не мог понять логику вещей. Лес уничтожали снарядами и бомбами, жгли и калечили, немцы всё еще могли ворваться сюда, а тут лес берегли и намечали в нем порубку строго по плану.

— Выходит, войне скоро конец, — собирая свою сизую бороду в кулак, говорил он задумчиво. — Или уж силы у нас несметные. А что? Может то и быть.

Новость удивила и обрадовала. Она была незначительна и, может быть, случайна, но так хотелось верить в лучшее, что даже это маленькое событие показалось значительным и многообещающим. Сафронов подошел к карте, истертому листку географического атласа, наклеенному на фанерную обшивку жилья, и долго вымерял расстояние от Ленинграда до прусской границы. Казалось, что вот-вот войска вылезут из этих приладожских лесов, из-под Колпина, Мги, Любани, а дальше из-под Орла, Курска, Сталинграда, и пойдет двигаться траурная каемка на карте всё ниже, ниже, до заветных границ и черных кружочков чужих городов.

Комаров проводил гостя до конца просеки. Он рассказал ему, что нашел сына, что хочет устроить его где-нибудь здесь в деревне, чтобы мальчик окреп. Что пока он живет у знакомых людей на озере… Все эти дни Комарову не с кем было поговорить об Ирине… Но лесник молчал, думал о своем.

— Ты вот что скажи, — он вдруг остановился и несмело поглядел капитану в глаза. — Всё собирался спросить, да всё и боялся… А теперь вот уезжаешь, да война, может быть, и впрямь раньше кончится, чем думали… — Он смял и опять отпустил бороду и тревожный стоял перед спутником. — Маша… Вылечат ее доктора, как ты думаешь?

Комаров сразу не ответил. Он сам терял и нашел сына. Несчастья общие и несчастья личные тесно сплетены между собою. Если люди верили в спасение общего и начинали видеть победу, нельзя отнимать у них надежды на личное… Он только что говорил старику о радости.

В лесу было бело и тихо, потрескивали изредка от мороза сосны, а долетавшие издалека орудийные выстрелы только усиливали ощущение покоя и тишины.

— Вылечат, — сказал наконец Комаров. — Так и скажи ей. И будь спокоен.

В тот же вечер Комаров простился с ротой. Он поехал по новой дороге и на берегу пересел в попутную машину, направляющуюся с грузом через озеро. У него оставалось несколько свободных часов, чтобы заехать на метеостанцию. Было немного теплее, чем днем, серая мгла укрывала небо, отсвечивал снег. Сотни машин тянулись в двух направлениях, и зажженные фонари создавали впечатление людного, освещенного проспекта.

Комаров вспомнил свой первый переезд по льду и не узнал трассы. Укатанное полотно дороги, широкое, как улица, палатки регулировщиков, указатели, фанерные щиты с лозунгами, надписями, тяжелые грейдеры, стоявшие на разъездах, ремонтные машины, вехи и сигнальные фонари с зелеными и красными огнями. Вдалеке вспыхивали сиреневые зарницы автогенов — это сваривали рельсы узкоколейки, далеко протянувшейся по песчаной косе.

У водонаборной будки шофер остановил машину. Он сделал сегодня два рейса, торопился закончить третий и не успел на берегу пополнить радиатор.

— Теперь нетрудно, — сказал водитель, медленно, словно нехотя, вылезая из кабинки. — Раньше было тяжело.

Однако Комаров видел, что он долго и жадно пил воду, и лицо его, освещенное проносившимися мимо автомобильными фарами, было усталое и бледное, несмотря на копоть и пятна, и шел он слегка шатаясь.

Комаров знал, что значит «нетрудно», знал, каких нечеловеческих усилий стоил этот теперь сверкающий путь и будет стоить еще. Метели только начинались, к весне предстояли бои, нужно было накопить продовольствие и боеприпасы, вывезти десятки тысяч людей из города. Работа в лесу и последние события отдалили его от общих дел, сейчас он больше прежнего ощущал их напряженность.