Иван Кратт - Суровый берег

Подошел политрук роты.

— Рахимбеков… Бьет из Красного Шума минометами… Люди никогда не грузили. Плечи и спины разбиты. На руках несут, падают…

Пожилой высокий политрук смотрел сверху вниз, моргал веками. На отросшие усы падали снежинки и не таяли.

— Успеешь, Асаф?.. — спросил он тихо.

— Выставить боевое охранение… — сказал Рахимбеков. — Понимаешь?

И, больше не добавив ни слова, почерневший, маленький, отошел к вагонам.

Немцы заняли Красный Шум. На карте это совсем рядом. Он ясно видел зеленоватый лист, испещренный квадратами, точками, цифрами высот и названиями. На карте все вымеряно, все понятно. Только нет на ней пушек, минометов, нет сотен убитых людей…

Мины падали на путях, между вагонами, залетали в разбитое станционное здание. Казалось, не было ни одного необстреливаемого метра площади на станции. Потом вдруг огневой налет передвинулся влево, и немец стал бить все с той же методичностью по лесной чаще и замерзшему болоту. Словно нечаянно передвинул прицел.

Рахимбеков снял шапку, вытер мокрый облысевший лоб. Продержаться до вечера — и основные грузы спасены. Только продержаться… Он уже верил в такую возможность и быстро зашагал по шпалам к передним вагонам, чтобы передать эту уверенность другим, передать ее — как, он еще сам не знал, но чувствовал, что сейчас это ему удастся. Несмотря на частый огонь, на разрывы у самих платформ, люди не прекращали работы, стали теперь злее.

Длинный груженый состав вытягивался далеко за входную стрелку. Сейчас он должен уйти, на место его подадут порожняк — последний состав для погрузки. Седой, взъерошенный, словно старый воробей, начальник станции работал за убитого сцепщика, изредка останавливаясь, чтобы поглядеть сквозь пустую оправу очков (стекла разбились при взрыве), как идет погрузка.

Он не торопился и не суетился, но видно было, что работает он механически, что поработал без отдыха много дней. Все близкое и дорогое ему осталось под стенами разваленного бомбой станционного домика.

Рахимбеков хотел крикнуть начальнику, чтобы прицепили еще две цистерны с горючим, повернулся в сторону тупика, где они стояли, и от внезапного испуга открыл рот. Крайняя цистерна, та, что находилась ближе к хвосту состава, горела снизу, огонь цепко охватил колеса и раму. Пламя еще невелико, но крышка люка была плотно задраена, и добраться до нее уже не представлялось возможным. Цистерна неминуемо взорвется через какой-нибудь десяток минут, и спасти больше ничего не удастся.

Рахимбеков закрыл глаза и несколько мгновений стоял так, с плотно сомкнутыми, словно от мучительной боли, веками, потом спрыгнул с насыпи и побежал к вагонам.

— Двадцать человек… — раздельно сказал он командиру взвода. — Лопаты… Мешки… Бегом!

Он заставил себя говорить и двигаться на людях спокойно, хотя от напряжения у него дрожали руки.

Двое бойцов — помощник командира взвода и тот самый красноармеец Мавродин, на которого час назад Рахимбеков наложил взыскание, — пытались пробраться сквозь пламя к верхнему люку цистерны, но оба вынуждены были отступить. Огонь охватил весь корпус, железо накалилось. Песок и мокрые мешки уже не могли остановить пожар. Отцепить цистерну было поздно, Рахимбеков приказал отвести людей…

— Товарищ старший лейтенант, — сказал вдруг боец в изорванном ватнике, вытягивая по швам свои тяжелые израненные руки, — разрешите испробовать… Мы отцепим. Разрешите, товарищ старший лейтенант!

Рахимбеков понял. Боец предлагал свою жизнь, чтобы спасти состав. Если люди опоздают, они взлетят на воздух вместе с цистерной…

Он шагнул вперед и крепко прижал к себе красноармейца. Впервые за эти дни оттаяла его ожесточившаяся душа. Быстро отобрав четверых бойцов, Рахимбеков повел их к насыпи.

И вот, морщась от невыносимого жара, задыхаясь в копоти и дыму, пятеро человек поползли к составу. Прошло две минуты, три, пять, десять… Бойцам удалось отцепить и толкнуть цистерну, и она медленно покатилась к тупику.

Рахимбеков приказал ползти назад. Говорить он не мог, только пошевелил рукой. Но бойцы уже сами возвращались от насыпи.

Машина генерала Климова остановилась за разбитым станционным зданием. Генерал вылез из кабины и, ничего не сказав шоферу, пошел через усеянный ветками и обломками кирпича дворик. Минометный обстрел на время прекратился, зато слышна была ружейная и пулеметная трескотня и изредка, как раскаты грома, откуда-то слева доносилась работа «катюши». Немцы уже были совсем близко к дороге, и наши части стремились задержать удар.