Иван Лазутин - Высота

Полковник громко и четко произнес по-французски фразу, которую ему несколько минут назад приказал проговорить Казаринов на возглас часового «Стой!». Ответ полковника, как он понял, вызвал у сидевших в танкетке или недоверие, или подозрение. Между полковником и танкистом завязалась словесная перепалка, значения которой Казаринов не понял. Больше всего он боялся, что голова танкиста скроется в люке и над ним закроется бронированный люк башни.

Одно было ясно: положение сложилось критическое, и поэтому немедленно нужно принимать какое-то решение. Время развязки слагалось уже не из минут, а из секунд. И Григорий пошел на очень большой риск.

— Стой! — закричал он что было духу по-французски и пустил свою лошадь навстречу танкетке. Вместо того чтобы нырнуть в чрево танкетки и захлопнуть над собой люк, танкист до пояса высунулся из люка и поднес правую руку к виску. В какие-то доли секунды Григорию показалось, что танкист отдает ему честь или вглядывается в его лицо из-под ладони.

Два раза Григорий выстрелил из пистолета в грудь танкиста, выстрелил в упор и, когда голова его скрылась в люке, повернулся всем корпусом назад и скомандовал:

— Галопом — вперед!

Взрыв гранаты, брошенной Казариновым в открытый люк танкетки, раздался уже тогда, когда он пустил коня в галоп. Полковник и Вакуленко вырвались вперед на корпус лошади. По расчетам Григория, до нейтральной полосы оставалось около трех километров. Серия ракет, поднявшихся в километре слева и сзади, осветила снежную равнину так, что Григорий отчетливо увидел, как часовой боевого охранения, стоявший на их пути, вскинул автомат на изготовку. И снова прозвучала на французском языке знакомая Григорию команда «Стой!».

— Отвечайте!.. — надсадно-сдавленно приказал Казаринов.

Ответ полковника, очевидно, успокоил часового, который, сойдя с дороги, даже уступил всадникам путь. Полковник запальчиво громко произнес еще две отрывистые фразы, значения которых Казаринов не понял, но по поведению часового догадался, что она была предусмотрена уставом караульной службы французской армии.

Часового, по команде Казаринова, очередью из автомата срезал сравнявшийся с ним Вакуленко.

— В галоп! — скомандовал Григорий и ослабил поводья настолько, чтобы лошадь его на полкорпуса отставала от лошади полковника.

Первые снаряды разорвались впереди слева от дороги, потом они стали ложиться все ближе и ближе к дороге. Рваные всплески багрово-желтого огня вспарывали тяжелое низкое небо. Мысль Григория работала лихорадочно: «Только скорее! Только вперед! Медлить нельзя! Успеть… Успеть…»

Впереди узкой полосой должен был вот-вот затемнеть лес. Григорий помнил его по карте. Он должен находиться где-то совсем близко, на занятой врагом земле, не дальше километра от нейтральной полосы. Отчетливо помнил Казаринов и то, что дорога, дойдя до леса, сворачивает вправо и тянется вдоль болота. «Скорей бы, скорей бы до этого поворота!.. Там мы выйдем из поля зрения артиллеристов… Сволочи, бьют прямой наводкой!..»

— Лейтенант, мы скачем под разрывы французских снарядов! — тяжело дыша, прокричал полковник, когда голова лошади Григория сравнялась с седлом его лошади.

— У нас нет выбора!.. — срывающимся голосом ответил Григорий. Как артиллерист, он знал, что пристрелянная дорога и их равномерное движение, наблюдаемое противником, дают отличную возможность артиллеристам врага маневрировать переносом огня влево и вправо, а также по дистанции. И он решил пойти на хитрость. Главное — выиграть секунды, чтобы сбить расчеты артиллерийских наводчиков. Решение пришло мгновенно.

— Перейти на тихую рысь! — скомандовал Григорий.

— Зачем? — прохрипел Вакуленко. — Накроют…

— На мелкую рысь!.. — Выхватив из кармана маскхалата ракетницу, Казаринов, к ужасу полковника, пустил над головой красную и за ней сразу же зеленую ракету. Еще утром Казаринов условился с начальником штаба полка, что, когда будет невмоготу и успех операции повиснет на волоске, он серией ракет — красная и сразу же за ней зеленая — даст знать, где он находится и что ему трудно. Был и другой расчет в этой дерзости: артиллеристы противника, поставившие огневой заслон на их пути, еще не разобрались толком, кто и во имя чего так отчаянно рискует жизнью и так открыто скачет к линии фронта: свои или чужие. И потом, эти непонятные цветные ракеты… Ведь они вспыхнули, осветив всадников на земле, занятой немцами. В бинокль должна быть хорошо видна форма французского полковника.