Павел Васильев - Повести

— За что?

— Никуда ты не пойдешь!

— Ну, пусти… Разреши, — попросил Степан и заплакал. — Пусти, я тебя прошу, Егор. Пусти! Пожалей ребят моих, им отец нужен. Ради памяти сестры твоей пусти! Егор, умоляю тебя! Тебе же все равно, убежишь. А я погибну. Замерзну. Отпусти, а?

— Не пойдешь.

— Гад ты! Гад ползучий! Предатель! Подонешь тут. И ты никуда не удерешь.

— Вместе подохнем! Марш в угол!

Степан заполз за дверь. Он чувствовал, что кровь все сочится и он слабеет.

— Ну перевяжи хоть.

Но Егор молчал.

— Перевяжи! — крикнул Степан.

Егор выглянул за дверь, дернул затвор раз, другой.

— Кинь обойму, — сказал Степану.

Степан, приподнявшись, сел на ящик с патронами.

— Что, оглох? Кинь обойму!

— Нет, — тихо, но решительно ответил Степан. Здоровой рукой приподнял винтовку и направил на Егора.

— Дай обойму!

Рука Степана дрожала, а в глазах мутилось.

— Что? Ты что задумал?

— Не уйдешь ты теперь от меня, не убежишь, — сказал Степан. — Сдавайся!

— Положи оружие!

— Ты трус! Мерзавец! Ты оступился, а потом стал всех ненавидеть. Давыдка правду сказал, а ты…

— Брат! — взмолился Егор. — Опомнись, что ты!

— Звери мы! У зверей нет братьев. Волки!

— Стой! А-а-а!

Егор ринулся на Степана. Степан успел выстрелить. И потерял сознание.

Филимонов помнил теперь только одно: вот они, рядом. Всего в двух шагах, в нескольких метрах. Ясно было, теперь он их не упустит. Он сидел напротив двери, следователь чуть левее, забравшись на землянку, а третьего товарища Филимонов отправил в деревню за помощью, да чтобы срочно сообщили обо всем в район.

«Только не спешить, — думал Филимонов. — Не погибнуть сейчас, в самый нужный момент, это было бы слишком глупо».

Он не курил, хотя очень хотелось закурить и можно было одной рукой достать кисет, но не делал этого, чтобы не отвлекаться. Каждую секунду надо быть настороже.

— Баркановы, сдавайтесь! — крикнул следователь.

«Ничего, пусть посидят. Теперь они никуда не денутся, не уйдут», — думал и ждал последней, все решающей минуты Филимонов.

Когда Степан очнулся, Егор сидел у порога, винтовка лежала возле его ног. Уже смеркалось. В землянке было почти темно.

— Пить, — простонал Степан.

— Очухался? — спросил Егор. — Размазня! — И он зло сплюнул. — Судья!.. Даже убить не можешь. Стрелял бы, так уж насмерть. А теперь жди, когда скопытишься.

Степан опять заплакал. Он плакал от обиды, от своей слабости, оттого, что не смог справиться с Егором. Он теперь понял, что так и прошла вся его жизнь где-то на заднем плане. Ни своего голоса, ни своей воли. Где-то шла она кривыми, путаными тропками. Вели, как теленка на поводу.

«Теленок и есть теленок. Всю жизнь шел и теперь, как теленок, послушно иду к концу».

— Стреляй! — зло сказал Степан. — Хрен с тобой! Не боюсь я тебя. Стреляй! А я пошел!

Филимонов и следователь тащили Степана. Он не соображал, куда они идут и давно ли, поминутно терял сознание. А когда открывал глаза и в голове немного прояснело, чувствовал, как тяжеленные валенки, цепляясь, скребут по снегу. Рядом устало, гулко дышали Филимонов и следователь, но Степан не смотрел на них: не было сил повернуть голову.

Наконец они выбрались на светлый прогалок, опустили Степана на снег. Он ткнулся вниз лицом, щекой на заледеневшую давнюю колею, подумал: «Дорога».

— Тяжеленный все-таки. Сначала показалось, что одна только шкура, — зло сказал следователь, сняв шапку и вытерев слипшиеся волосы.

Степан лежал, не шевелясь. Кожа, кажется, припаялась к ледяшке, но не было сил повернуть голову. И не хотелось. Можно было хоть минутку, хоть чуточку передохнуть, не напрягаться, свыкнуться с болью.

— Тут нам еще топать да топать, — сказал следователь. Он прежде никогда не бывал в бою, в перестрелке, и был возбужден тем, что произошло с ним сегодня, никак не мог успокоиться. Поэтому ему хотелось говорить и говорить.

— Вот что, — вдруг перебил его Филимонов. — Ты оставь оружие мне. Да налегке беги до деревни. Пригони сюда подводу.

— Зачем это? Побредем понемногу.

— Не дойти ему.

— Потащим, пока сможем.

— Здесь прямо побежишь, а как до ручья доберешься, так направо, — будто не расслышав, продолжал Филимонов. — Обратно по следу вернешься.

— Ладно.

Степан слышал, как захрустел под быстрыми шагами снег. Он лежал, закрыв глаза, и все, что делалось вокруг, представлялось ему будто во сне. Казалось, что это не он лежит здесь на снегу, а кто-то другой, и Степан смотрит на лежащего со стороны.