Павел Васильев - Повести

— Ты? — спросила она у Степана тихо, протянула руку, помогая ему забраться на сено. — Холодный-то какой.

Степан ничего не ответил, был он в этот вечер напряженным, неразговорчивым, и Капа сразу же почувствовала: что-то случилось. Она стала расспрашивать, Степан долго уклонялся, но наконец рассказал все. Только потребовал, чтобы Капа поклялась, что никому не передаст.

— Уходим мы, — сказал Степан.

— Куда?

— А, все равно, уйдем…

— Сгинешь ты…

— Я не один. Я с Давыдом. Ничего не будет.

— И я с вами.

— Нельзя.

— Почему нельзя? Куда вы, туда и я!

— Давыд просил никому не рассказывать… Скажешь, Давыд один уйдет, а тогда что я тут… Я за тобой приеду.

— Не отпущу!

— Нельзя мне.

— Не отпущу! Ты один мой! И больше нет у меня никого, ни батьки, ни брата. Никого, кроме тебя!

— Да подожди, не души!

— Как ребенок ты слабый. А я такого и полюбила. Разлюбишь ты меня, бросишь.

— Да что ты!

— А я — однолюбка. И люблю, как и живу, один раз. Что ты мне такой попался! Не отпущу! Сама сбегу!

— Перестань ты, Капка.

— Клянись, что меня не забудешь!

— Клянусь.

— Да разве так клянутся! Разве это клятва! Говори, что любишь меня.

— Люблю.

— И я тебя. Ах, теперь все равно мне! Все едино!

— Чего ты?

— Не бойся…

— Чего?..

— Да не бойся!.. Не бойся… Мне еще страшнее, я девка… Помнить будешь… Ну?

— Что ты?

— Не бойся…

Степан и Давыд уехали. Капа писала Степану письма и носила отправлять их в соседний сельсовет. Степан отвечал ей, писал на дальнюю Капину родственницу по матери, которая жила на полустанке. Капа ходила туда за письмами. Ходила редко, потому что до полустанка далеко и лишний раз туда не сбегаешь…

Но, как говорят, сколько веревочка ни вейся, а кончик выйдет — все же попалось Степаново письмо Демиду. Капа читала письма по нескольку раз в день, носила их с собой и вот где-то выронила.

Дело было зимой. Она сидела возле стола и штопала носок. Демид вошел в избу, снял шапку, рукавицы, швырнул их в угол на лавку и грозно приблизился к Капе.

— Что это? — кинул на стол листок. Капа быстро взглянула на письмо, на Демида и побледнела. — Что это? — медленно надвигался Демид, и так же медленно поднималась Капа. Лицо ее будто окаменело.

— Письмо, — сказала Капа.

— От кого?

— От Степана.

— Так что ж тут… Что написано, правда? — еще не веря в случившееся, спросил Демид.

— Правда.

Она стояла, плотно сжав губы, белая, будто мел, и лицо ее было таким же белым, только в мелких крапинках веснушек. А Демид, разом вспыхнув — таким он всегда бывал в гневе, — сорвал с гвоздя вожжи.

— Ах ты, потаскуха!

— Не трожь, батя! — угрожающе крикнула Капа.

— Я тебя проучу!

— Не трожь! — отскочила Капа. — Хуже будет!.. Хуже будет! Может… я ребенка жду…

— Что? — остановился Демид.

— Ударишь — скажу, от тебя. С тобой прижила.

— Ты что? — заорал Демид. — Что выдумала?

— А вот ударишь, так и скажу. Истинный бог! Лучше уж не трогай!

Демид, ослабев, опустился на лавку. И в первый раз тогда Демид понял, что все в этой жизни нарушилось и ничего ему уже не сделать. Все стало не так, как раньше было, в старину, при отце Никифоре, все теперь по-другому. Нет его власти…

Капа и сообщила Степану и Егору о том, что пришел в деревню Кудрявчик, ходит с какими-то бумагами по домам и о них расспрашивает. А чего ему здесь делать, ведь недавно был? У ребят выпытывал. Об этом сказал ей сынишка, с которым днем Кудрявчик играл в рюхи. Вернулся перед ужином и говорит:

— Мамка, когда папаня придет?

— Зачем тебе он?

— Да Кудрявчик спрашивал.

— Что он тебе говорил?

— Спросил: «Батька дома?» А правда, что он полицаем был, наших стрелял? Все ребята дразнятся.

— Ты их больше слушай…

— Мамка, правда это или нет?

— Не приставай, — прикрикнула на него Капа. А сама, не дожидаясь, когда стемнеет, взяла веревку, косу, будто пошла осоки на подстилку корове накосить, да лесом, лесом, болотом, да в нужное ей место.

Дорогой вспомнила, как совсем недавно приходили к ней из района, интересовались: не знает ли чего-нибудь она о муже, не слышала ли? Значит, просочилось что-то, кто-то подметил, сообщил о них. А кто бы это мог?

— Понятно, — выслушав Капу, сказал Егор и поскреб давно не бритый подбородок. — Значит, поплыло. Только из-под низа одно бревно выдерни, и вся лежанка рухнет, это-то я знаю.

— Да ведь ходим, отбираем у людей хлеб и овец берем. Люди сообщают. Довольны нами, что ли? Благодарность пишут? — сказал Степан.