— Я еще мало понимаю в медицине, не выучилась, — откровенно призналась Лариска. — Но если хотите, я его в больницу направлю… Только это правда, что вы его нашли?
— Правда, — ответил Кузьма.
— Тогда вам его обратно не вернут.
— Как это? — удивился Кузьма.
— А так. Он же не ваш.
— А чей?
— Ничей. Как казенное имущество.
— Какое такое имущество! — возмутился Кузьма. — Что ты болтаешь? Может, я его не нашел? Может, в долг взял?
— Все равно ребенок не ваш. Ребенок тяжело болен, и надо отправить в больницу.
Лариска была из тех настырных людей, которые, получив хоть маленькую власть, пытаются проявить ее полностью.
— А я не хочу! — крикнул Кузьма.
— Никто вас и спрашивать не будет.
— Вот что!.. Ты тут не самовольничай! — вспылил Кузьма. — Не особенно-то… Уходи отсюда!
— Никуда я не уйду!
— А я сказал, не дам!
— Дадите!
— Не дам!
— Кузьма, Кузьма! — вскочившая в избу Пелагея оттолкнула Кадкина, стала между ним и Лариской. — Опомнись! Что ты!
— Ба-атя, ба-атя! — завопил и захныкал Сенька, тоже хватаясь за Кузьму.
— Что случилось? Что случилось? — недоуменно спросил вошедший в избу и никем не замеченный Силантьев.
— Да вот, — смутившись, ответил Кузьма, неопределенно указав на Лариску.
— Степан Петрович? Вы уже вернулись? — удивленно воскликнула Лариска.
— Ну, кто здесь болен? — Силантьев положил на лавку туго набитый старенький портфель и направился к умывальнику сполоснуть руки. — Мне ваш кум сказал, что я здесь нужен.
Он говорил это, а сам все смотрел на лежащего на сундуке ребенка, вытер руки и направился к нему. И здесь произошло неожиданное: Сенька, зорко следивший и за Лариской, и за Силантьевым, еще не пришедший в себя после недавнего испуга, вдруг из-под самых рук Силантьева выхватил ребенка и бросился к дверям.
— Стой, ты куда? — уже на пороге сумел схватить его Кузьма. — Ты что, что с тобой?
— Не отдавай им, слышишь! Не отдавай! — закричал Сенька, испуганно оглядываясь на Силантьева и Лариску.
— Иди гуляй, — велел ему Кузьма.
— И ты иди, — попросил Силантьев Лариску.
На цыпочках прокравшись через избу, Кузьма остановил на часах-ходиках маятник, пока доктор слушал ребенка.
— Ну что? — не вытерпев, не дождавшись конца осмотра, спросил шепотом. — Что, Степан Петрович?
— Ничего страшного. Жить будет!
17
После того как Силантьев и Лариска ушли, Кузьма, почувствовал какую-то слабость. Может, это сказалась бессонная ночь. А надо завтракать да идти на работу.
— Что ж, покорми меня чем-нибудь, пойду косить, — попросил Кузьма жену.
Она стала накрывать на стол, а он сидел и не решался сказать ей то, что надумал. Не знал, с чего бы начать…
— Послушай, Палашк, это… Мальчуган-то какой хороший… Привык я как-то к нему. Ведь отдадим — жалко будет.
— Ты что надумал? — грозно глянула на него Пелагея.
— Так я что? Я говорю, хороший парень… скучать будем.
— Ты что выдумываешь-то? — насторожившись, явно встревожилась Пелагея.
— А что?
— С ума спятил!.. У тебя своих четверо!
— Да где четверо, там и пятый!
— Их обуть, одеть, прокормить надо!
— Так я мужик здоровый! Плотник я! Покалымил — мешок картошки! А что мне работа — раз плюнуть! Мне только давай! Погляди на меня! Я что пахать, что косить, дрова рубить — пожалуйста! Во мне сила играет. Плясать, так и плясать, во!
— С ума сошел.
— Во! Мы что хочешь можем!.. И вприсядку!.. Поскользнулся… — поднявшись с пола, сконфуженно пояснил Кузьма, пряча глаза. И помолчав, добавил уже тихо, грустно: — Так ведь, честное слово, жалко. Привык я. И малец-то хороший…
— С ума сошел, — повторила Пелагея, но уже с другой интонацией, дрогнувшим, потеплевшим голосом.
— А?.. Проживем, — обнял ее Кузьма. — У других баб мужиков нет, не вернулись. А у тебя — я. И Митька вон уже большой стал…
— Батя, батя! — позвал с улицы Сенька, стоя под окном, махал белым треугольником. — Тебе письмо!
— Что такое, откуда? — удивился Кузьма. Не было у него на стороне ни друзей, ни родственников.
— Может быть, война, — всполошилась Пелагея.
Кузьма распахнул окно и, приняв от Сеньки письмо, развернул листок, стал читать, пошевеливая губами. А Пелагея ждала, внимательно глядя на него. И только пальцы рук у нее непроизвольно комкали на груди кофточку. Кузьма прочитал и протянул листок Пелагее.
— Она, — произнес удивленно.
Пелагея держала листок — вроде бы не знала, что с ним делать.
— Устроилась, пишет, — пояснил Кузьма. — Прощения просит. Эх, опять я промахнулся, ошибку выдал!..
Читать дальше