Пляска продолжалась, может быть, и долго, если бы не вскочил за столом кум и, на вытянутых руках держа перед собой ребенка, не завопил, перекрывая все:
— Стой, стой! Палашк! Ха-ха-ха! — загоготал дурашливо. Гармонь смолкла, все повернулись к куму. — Ха-ха-ха! Палашк… Теперь я как цветочек, должен скоро зацвести!..
— Что такое?
— А с ног до головы весь политый.
Пелагея подхватила из рук кума ребенка, а ему уже кинул кто-то сухую тряпку, и он, все еще стоя и улыбаясь, на виду у всех вытирал рубаху и брюки.
— Ничего, это только на пользу.
— На-ка вот, подсушись, поправь дело. — Кузьма налил куму рюмку.
Кум сел, приподнял рюмку, придержал ее и, повернувшись к Кузьме, будто вспомнив что-то, спросил:
— Что, может, и мы споем? Нашу, а?
И сразу как-то заметно изменившись, посуровев лицом, будто уйдя куда-то с этой гулянки, все еще продолжая глядеть на Кузьму, тихонько запел:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола как слеза…
И поет мне в землянке гармонь… —
странным, дребезжащим голосом подхватил Кузьма, тоже ставший задумчивым, серьезным. Склонил голову, смотрел в стол, в одну точку. Все притихли, слушали.
Ты теперь далеко-далеко,
Между нами поля и снега,
До тебя мне дойти нелегко…
И Кузьма, и кум сделали долгую паузу, кум выговорил шепотом:
А до смерти… четыре шага.
И по тому, как это было произнесено, поняли все: он знает цену этим словам. Опять умолкли. А потом кум выкрикнул, вроде бы не соглашаясь с чем-то, сопротивляясь:
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови,
Мне в холодной землянке тепло… —
оглядел сидящих за столом, поискал и нашел жену, —
От твоей негасимой любви.
Они умолкли.
— Хорошо… Хорошо. Молодцы, — вздыхая, закивали старухи, поднося к глазам платки.
— А-а! — вскрикнула вдруг Нюрка, рванулась к двери и выскочила в сени.
— Нюрк, Нюрк! Куда ты? — бросилась за ней Пелагея и еще несколько баб.
Кум и Кузьма, ни на кого не глядя, выпили, выдохнули гулко. Не закусывали. Кум обхватил Кузьму за плечи, пригнул к себе:
— А все-таки ты, Кузьма, дурак. Не сердись на меня, а дурак.
— Почему же это?
— Потому что другие золото везут. А ты!..
— На хрена мне золото?
— Ну все-таки.
— Мы, Кадкины, за золотом не гонимся, обуты, одеты, и хорошо.
— Не скажи!.. Вот у тебя что вот тут спереди, под губой? Щербина. А если бы ты, скажем, пришел ко мне в гости, улыбнулся, а вся пасть золотом светится — красиво!
— Ну а ты-то что не блестишь пастью?
— А и я тоже не привез. А зря.
— А много видел, чтоб привезли?
— Нет, ни одного. И слышать не слышал.
— Вот то-то! Мы, Кадкины, работать любим. Вот и Сенька уже два трудодня заработал.
— Ну, наливай еще по одной. А завтра пиши в милицию бумагу, подробности излагай. А мы все подпишемся, заверим, что так оно и есть. И мальчишку этого отдадим, Я и сам с тобой поеду как свидетель. Прямое утра.
13
Как и всегда перед дорогой, все кажется, будто что-то забыл, не успел сделать. Пелагея суетно металась по избе, хотя все было приготовлено, все собрано. И Кузьма волновался. Чем-то он был раздражен, подавлен, но чем, и сам не понимал. Пристроившись возле старого зеркала, брился, прислушивался к торопливому скрипу половиц под ногами у Пелагеи.
— Во сколько же в милиции начинают работать? — спросила его Пелагея.
— Да не раньше девяти, там не торопятся, — хмуро ответил Кузьма.
— Обед будем с собой брать?
— Зачем?
— Мало ли что. Может, понадобится… Документы все взял?
— Все.
— Проверь еще раз, посмотри. Не забыть бы что. Может, рубаху новую наденешь?
— Не надо, в гимнастерке пойду. Мне в ней привычнее.
— Что-то кума долго нет, обещал пораньше приехать. — Пелагея выглянула в окно.
— И без твоего кума обойдемся. Дело нехитрое.
— Обойдешься ты! Где не надо, так ты боек, а где надо, так и язык проглотишь.
— Ты меня еще плохо знаешь, — не утерпел побахвалиться Кузьма.
Заплакал ребенок, завозился на постели.
— Ну, ну, что плачешь? — подбежала к нему Пелагея. — Чего тебе?..
— Что-то он сегодня все утро плачет. Будто чувствует, что расстаемся, — заметил Кузьма.
— Ну, что тебе? — разговаривала Пелагея с ребенком. — Спи, спи, рано еще. Баю-бай!
Но ребенок зарыдал громко.
— Господи, да у него голова горячая! — беспокойно воскликнула Пелагея. — Что же это? Весь как печь горит. Заболел?
Читать дальше