Павел Васильев - Повести

— Давай!

— Ну-ну. А нельзя ли потише, товарищ начальник?

— Давай сюда.

— Попробуй возьми, — вприщур глядя на меня, ухмыляется Лепеха. — Посмотрим, как это у тебя получится.

Я швыряю заготовки на верстак и чувствую, что не могу остановиться. Я понимаю, что только вот теперь по-настоящему встретился с Лепехой. Столкнулось все невысказанное, что не забывалось ни на секунду, что молча носил в себе. Сошлись не мы, а моя обида и его вина. Отступать уже некуда.

— Дай!

И в то мгновение, когда я делаю шаг к нему, Лепеха проворно выхватывает из ящика еще недоделанную финку и направляет на меня.

— Ну на, бери! Возьми!.. А?.. Чего ж ты остановился? — Губы у него дрожат, и рука дрожит. — На, возьми!

«Ударит или нет?» — Я слежу за его рукой. Все решают какие-то мгновения, доли секунды. — Брось.

— Лепеха, ты что?! — пугаются мальчишки, они пытаются схватить Лепеху.

— Прочь! — кричит он, отталкивает их. — Я сейчас пришпилю этого начальника!:

— Ты трус. Если ты не трус, давай стыкнемся!

— Стыкнитесь! — сразу же вступаются все мальчишки. — Вы стыкнитесь! Стыкнитесь!

— Я тебя ненавижу!

— И я тебя.

— Вы стыкнитесь!

Стыкнуться — это значит драться на кулаках. Одни на один. По всем уличным законам, которые соблюдаются неукоснительно, свято, как своеобразный дуэльный кодекс: «до первой крови», «лежачего не бьют». Отказаться стыкнуться — значит сразу признать, что ты слабее или трусливее, потерять авторитет.

— Ладно. — Лепеха швыряет в ящик финку, оттолкнув мальчишек, скидывает пиджак и засучивает на рубашке рукава. — Ладно, давай стыкнемся. Сам напрашиваешься. Есть свидетели. Я сейчас изуродую тебя, как бог черепаху! Ни одна больница лечить не будет! — Он начинает пританцовывать вокруг меня. — Эх, ленты-бантики да ленты-бантики… — напевает он, покачиваясь на полусогнутых ногах, забегая то справа, то слева. Улучив момент, неожиданно бьет меня в скулу.

Начинается драка.

Лепеха сильнее меня, я сразу ощущаю это. И, возможно, опыта у него больше. Я едва успеваю прикрываться. Он «метелит» меня как хочет. Ударом с правой, угодив в подбородок, сбивает с ног. Кажется, на мгновение меня ослепило. Я не успеваю разогнуться, как он бьет еще. Моя голова будто тыква на тонком стебельке, мотается из стороны в сторону. Нос хлюпает, словно помидор.

— Стой, стой! — кричат мальчишки, бросаясь нас разнимать. — До первой крови! До первой крови!

— Ленты-бантики, эх, ленты-бантики… — С презрительной усмешкой, искоса посматривая на меня, Лепеха приглаживает челку, чуть разжимает правый кулак. И я замечаю в нем гайку величиной с полтинник. «Ах, так!..»

— Ничего, — говорю я, — мы еще не кончили. Кровь сейчас засохнет. Вон, она уже подсохла.

И я снова кидаюсь на Лепеху. В какой-то нечеловеческой злобе. Я уже ничего не соображаю, не слышу. В драке у меня бывают секунды такого затмения, когда мне ничего не страшно, нож — я пойду на нож, на все. Я знаю это с детства, не ощущая ни боли, ничего, я луплю Лепеху, луплю остервенело, лезу на него и останавливаюсь, когда вижу, что он упал.

— Лежачего не бьют! — словно сквозь сон слышу, как шепчет Лепеха. У него тоже разбит нос и рассечена губа.

— Поднимись, — стоя над ним, велю я. — А теперь брось гайку… Брось гайку!..

Лепеха растерянно зыркает на ребят глазами. Но ему уже никуда не убежать, не спрятаться. И все видят эту большую гайку, которую он держит в руке.

— И скажи, почему ты плыл спасать Кизила? Мы же вместе спасали его. Зачем?

Лепеха стоит, понурив голову. Лицо у него пунцово-красное. Таким растерянным я его еще никогда не видел.

— На, вытри кровь, — протягивает кто-то из мальчишек мне платок. — Подожди, вот здесь по брови течет. Постой-ка, вытру.

— Ничего, до свадьбы заживет.

И я, слизывая с губ кровь, взяв отвертку, сажусь к «вертушке».

Мама ужаснулась, взглянув на мою «вывеску». Она не расспрашивала ни о чем, только ойкнула, замерла и такая вот, притихшая, ходит весь вечер.

Когда я ложусь спать, мама обращается ко мне. Примостившись под лампочкой у стола, где посветлее, она штопает ватник.

— Вот я не видела тебя три года, сколько слез пролила, сколько ночей не спала, одна только я знаю. А и теперь целый год урывками только видимся. Прихожу с работы, ты спишь, ухожу — спишь, а чем занимаешься в мое отсутствие, с кем дружишь? Чему и у кого учишься? Так можно бездушным злодеем вырасти. Завтра опять выхожу на работу, а душа будет не на месте. Где и за что тебя так отвалтузили? Ведь не на работе же!