Овидий Горчаков - Вне закона

– Разве? Ну ладно, ладно. Ты не вправе рисковать собой. Ты мне нужен для агентурной работы. Вместо этого… того покойника…

– Еду, и никаких гвоздей! – вспылил вдруг Кухарченко, отталкиваясь от дерева. – Беру с собой самых отчаянных ребят у нас и у Аксеныча. Семь раз прицелишься – наверняка промахнешься!..

Самсонов посмотрел на него исподлобья.

– Поедешь тогда, когда я скажу! – проговорил он сквозь зубы и сорвал вдруг злость на Перцове: – Возьмешь с собой комиссара. Хватит ему в лагере ошиваться. Надо наконец авторитет создать…

Перцов снова прочистил горло. Румянец его заметно спал.

– Что?! На кой хрен мне эта сарделька? – Кухарченко хлопнул ладонью по животику Борьки-комиссара, который тот, сидя на Городище, не по дням, а по часам отращивал. – Ишь, соцнакопления нагулял на комиссарских харчах! Нет, своих подхалимов можешь себе оставить!

Самсонов встал и, неожиданно для всех, ударом кулака сбил со стола карту и шахматы-самоделки. Глаза его, дико смотревшие на Кухарченко, налились кровью. Не сказав ни слова, он повернулся и, ни на кого не глядя, зашагал к штабному шалашу. Он шел вытянув по швам руки, судорожно сжимая и разжимая пальцы.

– И чего разгневался? – нарушил молчание Ефимов, усмехаясь вовсе не уважительно. – Совсем не терпит возражений. Сдает «хозяин», нервничает, ндрав показывает. Не хватает ему твоей выдержки, Алексей Харитонович. А ты не горячись, помалкивай да по-своему делай. Ну, нравится ему этот военный совет в Филях… Помни, отряд на тебя большие надежды возлагает. Если случится что с капитаном… Сам понимаешь… Комиссар – фигура чисто декоративная. Ты у нас… да что там!.. А сейчас я отведу от тебя гнев «хозяина». На меня ты всегда можешь положиться. Сердиться не нужно, браток.

– Да разве я что сказал? – Хмурое лицо польщенного Кухарченко размякло в широченной улыбке. – Заносится больно Самсоныч. А что он без меня? Нуль без палочки!

Я ловил каждое слово, внимательно всматривался в знакомые, но ставшие чужими лица. Я старался разглядеть, понять, что крылось за видом, словами, действиями этих людей. В голове, как у какого-нибудь неандертальца, который впервые пытается думать, натужно копошились первые самостоятельные мысли… Ведь мне, черт побери, впервые приходилось самому решать такие непосильно трудные задачи!

С тех пор как я окончательно освоился с мыслью: Самсонов – убийца Богомаза, – я стал иначе относиться к людям. Еще недавно я считал всех наших людей стопроцентными патриотами, а теперь я увидел, что патриотизм иных растворен в лимфе себялюбия и что порой процент патриотизма, как процент гемоглобина, совсем низок. Каждый, кто шел в тыл врага, назывался стопроцентным патриотом. Среди нас были патриоты самой высокой пробы, как Богомаз. И люди фальшивой пробы. Как заранее определить процент благородного металла в человеке?..

Я стал наблюдательным и осторожным: «Надо убедить Самсонова, что я ему не опасен!» Сменив в порыве душевного отчаяния розовые очки на черные, я стал недоверчивым, всюду подозревал фальшь, низость, коварство… Наверное я не знаю, охотится ли за мной Самсонов, собирается ли убить. «Для чего, – и сейчас спрашивал я себя, – одевает он меня в форму немецкого офицера? Не хочет ли убрать меня? Чтобы убить Богомаза, ему тоже потребовалось одеть людей в гитлеровские мундиры… Нет, недаром это, не случайно…»

– А ну вас всех к хренам! – лениво протянул Кухарченко и почесал, зевая, волосатую грудь. Под смуглой кожей рябью забегали, заходили тугие узлы мускулов.

– Если рано вернешься, – сказал ему Ефимов с масленой улыбкой, – загляни в Александрово, к той самой. Она мне литровочку обещала. Прима! Первачок, на табачке настоянный!..

Надо разобраться во всех этих людях, но как это сделать? Чужая душа, вспомнил я народную мудрость, потемки. Чужая душа – темен бор. Легко заблудиться в ее тайниках.

Когда Кухарченко ушел, Ефимов сказал мне тоном начальника:

– Возьми у разведчиков полный офицерский костюм. У них там целый склад этого добра. Через час на операцию. Я сам соберу народ. Поедете в крупный стан полиции. Кухарченко скажет какой.

«Как он противен мне», – думал я, повертываясь к нему спиной.

– Подожди! – окликнул он меня и, обогнав, достал что-то из кармана. Он улыбался. – Возьми, Витя. Пригодится. Для пущей солидности.

– Что это? Крест? Так это же Генриха Заала крест! У меня его Самсонов отобрал.

– Постой! «Хозяин» велел проинструктировать тебя. Ну, что я тебе могу сказать?.. Станиславского читал? Нет? Жаль – прекрасное руководство не только для артистов, но и для разведчиков, поскольку разведчики тоже артисты. Так вот… Роль, говорит Станиславский, должна быть надета не внакидку, не в один рукав, как набрасывают шинель, надо всего себя втиснуть в кожу другого человека… И еще он говорил: в жизни следует играть правдоподобнее, чем на сцене, где тебе заранее верят, иначе можно нарваться на скандал. Самое главное для актера в жизни, каким является разведчик, чувство меры… Провалившихся освистывают пулями! Ну, беги! Переодевайся!..