Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске

…Постовой сержант в фуражке с васильковым верхом скользнул равнодушным взглядом по Колиному лицу, по его служебному удостоверению, по пропуску.

– Проходите, - бросил он небрежно.

Коля поднялся на шестой этаж. Перед дверьми с табличкой: "Заместитель начальника Управления НКВД по Ленинграду и Ленинградской области" он на мгновение остановился и вдруг ощутил, как забилось сердце. "Что это со мной? - подумал Коля. - Сроду этого не было", - он толкнул дверь и вошел в приемную.

– Кондратьев? - Навстречу поднялся лейтенант госбезопасности. - Вас ждут, пройдите.

Коля толкнул следующую дверь. В глубине кабинета, за небольшим двухтумбовым столом сидел седой человек. На красных петлицах гимнастерки по три ромба. Над левым карманом поблескивали два знака: первый, юбилейный знак ОГПУ с римской цифрой V, второй - наградной. Коля знал, что в органах его называют "знаком почетного чекиста".

– Здравия желаю, - сказал Коля. - Я - Кондратьев. Меня привело к вам, товарищ комиссар, сугубо личное дело. Оно касается моей жены, Вентуловой-Кондратьевой Марии Ивановны.

– Это ваша жена помогла задержать бандита Кутькова в девятнадцатом в Москве? - спросил комиссар.

– Моя.

– А раскрыть политическую банду в селе Грель на Псковщине тоже она помогла? - Комиссар улыбнулся.

– Коломиец! - ахнул Коля и шагнул вперед. - Коломиец…

Комиссар обнял его:

– Вот видишь. Не пошел ты к нам тогда. И потерялись мы с тобой. И навсегда бы потерялись, кабы не твоя беда. А ты не куксись! Беды никакой нет! Тех, кто за нашу власть жизнь отдавал и вере своей не изменил, - тех, Коля, мы в обиду не дадим, ты мне верь!

– Какими же ты… вы судьбами? - Коля не мог прийти в себя.

– "Ты", Коля, только "ты", - сказал Коломиец. - Для тебя я не комиссар госбезопасности, а твой друг и товарищ, и ты это всегда помни, брат. Дело Маши я прочитал. Чушь все! Какой-то сверхбдительный товарищ опасается, что бывшая дворянка искалечит души советских детей! Я доложил свои соображения руководству. Общее мнение: инцидент предать забвению.

Коля вздохнул:

– Если бы все инциденты такого рода можно было предать забвению. Не у каждого есть муж в милиции или замнач в НКВД. Прости меня за эти слова, но я должен их сказать.

Коломиец помрачнел:

– Ты не изменился. Режешь правду-матку. Не все это теперь любят, Коля, учти. Что касается твоих слов, - я не слепой, вижу: идет явный перегиб. Это многие у нас понимают. Но не от нас это зависит, ты понял меня?

– Понял, - кивнул Коля. - Хочу верить, что мы сохраним свои чистые руки и души. Нас учили только так.

– Люди иногда болеют, - сказал Коломиец. - Тяжело, но другой раз болеют. Однако выздоравливают. И мы выздоровеем, Коля. Еще крепче станем. Ты, брат, держись. И работай. Как зверь работай, себя не жалей!

Начальником первой бригады была назначена Маруська. Это произошло несколько дней назад, совершенно неожиданно для нее, и поэтому, когда Коля поручил первой бригаде еще раз допросить жену покойного Слайковского, Маруська решила сделать это сама - не привыкла еще к своему "руководящему" креслу.

Слайковская жила в Чернышевском переулке, в старинном трехэтажном доме с затейливым чугунным навесом у подъезда. Маруська поднялась на первый этаж, позвонила. Дверь открыла маленькая миловидная женщина с опухшим от слез лицом. Узнав, зачем пришла Маруська, женщина заплакала.

– Простите меня, - говорила она сквозь слезы. - Все никак не могу поверить, что его больше нет. Совсем нет. Бегу к дверям на каждый звонок, на улице в лица прохожих всматриваюсь. Будто не я горсть земли на его гроб бросила.

Комната Слайковских была крохотная, скудно обставленная, но чистая и уютная. Чувствовалось, что хозяева любят свое жилище, в меру возможности стараются его украсить. Однако острый глаз Маруськи сразу же отметил пыль на абажуре настольной лампы, окурки в пепельнице, неубранные тарелки на столике.

– Э-э, милая, - укоризненно сказала Маруська. - Не дело ты затеяла. Тебе еще жить да жить. А ты уже, я смотрю, на всё плюнула?

– Простите меня, - пробормотала женщина. - Мне в самом деле ни до чего…

– И зря! Это в моем возрасте уже - привет! А в твоем - ты еще десять раз замуж выйдешь!

– Как вы можете, - грустно сказала Слайковская. - Я никогда… никогда… - Она снова заплакала.

– Ну и глупо! - заявила Маруська. - Был бы жив твой муж - он бы тебе первый сказал: люди умирают, а жизнь все равно не останавливается. Так уж заведено.

– Меня уже допрашивали, - сказала Слайковская, вытирая слезы.