После снятия и подмены часового схватить пришедшего за фанеру немецкого офицера было уже несложно. Опаснее всего был для разведчиков обратный путь через немецкую передовую. Трудно сказать, чем кончилась бы операция, если бы не исключительно благоприятная погода.
Во время обратного пути Щукин не раз благодарил бога за то, что тот ослепил врагов туманом и оборонил их с Охрименко от лютой смерти. Охрименко, в свою очередь, не преминул сделать из этих слов баптиста вывод, что бог воюет на нашей стороне…
Хмурым в обстановке всеобщего ликования оставался один Щукин. В ответ на поздравления он отмалчивался.
Ночью в землянке, в которой находился Щукин, к сонному бормотанию, кряхтению и храпу примешался звук совершенно необычный. Если бы кто-нибудь из солдат не спал, он услышал бы приглушённые тёплой шапкой, служившей подушкой, рыдания и молитвенный шёпот.
«Прости меня, господи, — лепетал Щукин, — за прегрешения мои великия и малыя. Спаси и помилуй, господи милосердный, товарища и брата моего, сержанта Охрименко Ивана, за то, что, не щадя жизни своей, спасал меня от богопротивных и мерзких фашистов, настигавших нас, когда отползали мы назад с немецким „языком“… Прости за то, что убил он при этом двух тварей твоих — фашистских солдат. Помилуй, господи, хорошего человека замполита Папу Шнитова, спасшего меня по доброте своей от суда, от презрения, а то и от позорной смерти. Прости, господи, и меня, грешника, за то, что возьму я завтра в руки боевое оружие и буду воевать, как все люди — дети народа твоего богоносного. Видно, на то воля твоя, великий боже, ибо не смочь мне никоторым образом теперь поступить иначе…»
Наутро боец Щукин явился к командиру взвода, лейтенанту Зипунову. Доложив как положено, он попросил разрешения взять оружие и приступить к несению боевой службы.
В тот день и прибыл в роту начальник политотдела, полковник Хворостин. Его сопровождали фотокорреспондент и поэт из армейской газеты.
О том, как удивился полковник Хворостин, узнав в разведчике, которого ему предстояло наградить, баптиста Щукина, уже было рассказано. Придя в себя, полковник сказал:
— Ничего не попишешь. Факты — упрямая вещь!
Затем он обратился к бойцам с речью.
— Вот, товарищи бойцы, — сказал полковник, — перед вами боец Щукин. Посмотрите на него: боец как боец, на груди у него автомат. Сейчас я прикреплю к его гимнастёрке боевую награду. Надеюсь, что он будет ею гордиться. А ведь совсем недавно товарищ Щукин отказывался брать в руки оружие, отказывался вместе со всем народом защищать Родину от фашистов. Как могло случиться произошедшее чудо? Ответ ясен. Ваш замполит Папа Шнитов нашёл правильный подход к человеку. Вот что значит политработа! Спасибо за службу, товарищ замполит!
— Ура! — не сдержавшись, выкрикнул ефрейтор Нонин.
— Смирно! Отставить самодеятельность! — тотчас отреагировал командир роты. — Слушай мою команду: Папе Шнитову — ура!
Рота трижды прокричала «ура!». Папа Шнитов трижды смущённо дёргал головой навстречу правой руке и чуть слышно повторял: «Служу Советскому Союзу».
После этого строй был распущен. Награждённых качали, жали руки, хлопали по плечам. Фотокорреспондент сделал множество снимков: Охрименко и Щукин, Щукин и Папа Шнитов, капитан Зуев и полковник Хворостин… Затем с разведчиками долго говорил корреспондент и поэт Степан Пуля.
Через два дня в армейской газете появился снимок с изображением Охрименко и Щукина, обнимающих друг друга за плечи. Под фотографией были напечатаны стихи Степана Пули:
Петя Щукин был баптистом,
За дурман стоял горой.
Он не шёл на бой с фашистом.
А теперь он кто? Герой!!!
С Охрименко вместе дружно
Он в разведку шёл как нужно,
И доставлен ими в плен
Штаба вражеского член!
Им обоим тут же дали
«За отвагу» по медали.
Стихотворение вызвало у читателей армейской газеты единодушный одобрительный отклик. В роте капитана Зуева все знали его наизусть. Поэт Степан Пуля разыскал в разведотделе армии Николая Максимилиановича Гамильтона, участвовавшего в допросах пленного немецкого майора. Поэту не терпелось выяснить мнение о своём стихотворении знатока мировой поэтической классики, каким был Гамильтон.
— Отменно, друг мой, отменно вы на этот раз написали. Шедевр! — сказал Николай Максимилианович, пожимая поэту руку.
Читать дальше