Даниил Аль - Дорога на Стрельну

— Сначала мне будете отвечать. Откуда столько трофейного оружия?

— Взяли в бою.

— В составе какой части были в бою?

— Вот мы двое.

Я подумал, что несправедливо умолчать о Кратове.

— Ещё краснофлотец один был с нами…

— Фамилия? — Лейтенант вынул из полевой сумки блокнот. — Какой он части?

— Этого мы не знаем, — сказал Шведов и посмотрел на меня.

— Так, так. Значит, вы втроём с одними винтовочками уничтожили чуть не целое отделение автоматчиков, да ещё с ручным пулемётом. Молодцы! Ну, молодцы!

— Это ещё не все, — заявил я. — Мы вызвали артналёт немцев на пустой квадрат.

— Товарищ лейтенат! — сказал красноармеец, стоявший возле меня. — Вин же пьяный. Вид него из рота водеколоном разит, нема спасу.

— С одеколону он и брешет, — сказал Карнач.

— Он правду говорит, — возразил Андрей. — У нас был серьёзный бой с противником.

— А ну, дыхни, — сказал лейтенант Шведову и приблизил нос к его лицу. — Ясненько. Пьяные дезертиры. Ладно, хватит толковать. Клади оружие.

— Товарищ лейтенант, разрешите…

— Кладите оружие, я вам приказываю!

Андрей покачал головой, вздохнул и бросил на кучу трофеев автомат, потом пистолет.

— Ишь, чего только не насобирали, — с укоризной сказал один из красноармейцев.

— Убитых обобрали, — отозвался другой.

— Зачем выдумываете?! Зачем врёте?! — воскликнул я. — Вам же сказано: мы взяли оружие в бою у врага.

Карнач ехидно усмехнулся.

— И пистолет ваш командирский — тоже у врага?

Я ждал, что Шведов сейчас объяснит, откуда у него пистолет. Но он молча взялся за ремень винтовки, чтобы снять её со спины. Тут я не выдержал.

— Эй вы! — закричал я лейтенанту. — Не смейте оскорблять этого человека. Андрей, не отдавайте винтовку! Они не имеют права! Надо их самих проверить! Что они тут делают?! Не отдавайте винтовку, Андрей!

— Что?! — воскликнул лейтенант. — Взять его.

Красноармейцы приблизились ко мне, но я отскочил назад, на шоссе.

— Не подходить! — заорал я и положил руку на автомат.

— Отставить! — гаркнул на меня Андрей. — Выполнять приказание старшего без разговоров!

Он подскочил ко мне, выхватил автомат и бросил на кучу других.

— Что ты делаешь, дурень?

— Я правду говорю! Правда на нашей стороне!

— Главная правда на войне — это дисциплина. Не будет её — конец всем нашим правдам… Ваше приказание выполнено, товарищ лейтенант, — обернулся Андрей к лейтенанту. — Оружие сдано. А на ваши неправильные действия я буду жаловаться, товарищ лейтенант. Доставьте нас в штаб. Дело не ждёт.

— Доставим. Доставим куда следует. А потом жалуйтесь сколько влезет.

Лейтенант скомандовал:

— Снять с них ремни. А вы оба — руки назад!

Карнач подошёл ко мне и, обхлопав меня ладонями, обшарил карманы. У Шведова он забрал кремень и кресало.

— Добрая машинка. Пускай у меня побудет. — Он положил огниво к себе в карман.

Нас повели в сторону Сосновой Поляны. Двое красноармейцев понесли плащ-палатку с оружием.

За день обстановка резко переменилась. Утром на шоссе и по обеим сторонам его было пустынно. Теперь здесь стало очень оживлённо. По склону возвышенности, что тянется справа вдоль дороги, между кустами и деревьями осторожно спускаются раненые. У кого перевязана голова, у кого рука, кто прыгает, опираясь на винтовку или на палку.

Впереди, возле обочины, стоят запряжённые лошадьми медицинские повозки с красными крестами на бортах. Медсёстры подсаживают раненых. Легкораненые бредут к городу пешком…

Ещё дальше, впереди, стоит выкрашенный в бурый цвет автобус. В него через дверь, открытую в задней стенке, с носилок грузят раненых.

За возвышенностью, которую занимают наши войска, идёт бой. Отчётливо слышится неумолкающая пулемётная стрельба. Тяжёлые снаряды наших пушек, перелетающие за дорогу, рвутся теперь где-то совсем близко за горкой. В отдалении грохочут разрывы бомб: фашистские самолёты бомбят наши позиции под Урицком и Пулковом. То и дело стегают по ушам залпы небольших пушек, стоящих на горе над дорогой.

На склоне, на самом шоссе и слева от него, на болотистой равнине между шоссе и заливом, то здесь, то там, изредка вздымаются столбы земли, поднятые вражескими снарядами и тяжёлыми минами. Весь этот грохот, свист, вой, треск сливается в непреходящий общий гул. «Если цепочка наших частей на противоположном склоне возвышенности будет прорвана, — подумал я, — сюда, на дорогу, вслед за ранеными, которые идут все гуще, начнут спускаться фашисты».