Николай Горулев - Прощайте, любимые

За неделю, которую Сергей пролежал дома, город преобразился — с чердаков уцелевших кирпичных зданий смотрели на улицу пулеметные стволы. Во дворах стояли машины и повозки, а на небольшой площадке за виадуком — батарея зениток. — Эти тоже скоро уйдут на передовую, — кивнула Вера на зенитки. — На валу они бьют прямой наводкой.

— Мост еще наш? — спросил Сергей.

— И наш и не наш... Пойдут в атаку они — наши заставляют откатиться. Попробуют наши прорваться на Луполово — они отбивают атаки и теснят к валу...

Еще с театральной площади Сергей увидел на башне старой ратуши у Дома офицеров — красное знамя. Оно чудом держалось на самой верхотуре и переливалось на солнце кроваво-красным отблеском.

— Что за праздник?

— Это им назло, — озорно сверкнула глазами Вера. — С самого утра они начинают бить по этой башне из пушек. Ну и черт с ними. Расход боеприпасов...

Сергей улыбнулся. Вера все еще не могла понять, как не понимал долгое время и Сергей, что они готовились к этой войне основательно и боеприпасов им хватит надолго, может быть, даже на несколько лет, потому что все заводы Европы работали на них...

Советская площадь лежала в развалинах. Большое кирпичное здание областной типографии зияло пустыми окнами, был сожжен и разрушен Дом пионеров, примыкавший к парку.

Появлению Веры и Сергея ребята не придали особого значения — как будто те и не отлучались на целых семь дней. Лишь какой-то студент, кажется, с истфака, обтрепавшийся за эти дни и сменивший брюки на красные шаровары от лыжного костюма, обнял Сергея и кивнул на плечо:

— Болит?

— Терпеть можно... — Сергей улыбнулся, глянув на необычный костюм студента. — Ты что, специально для фрицев вырядился?

— Они, как быки, ненавидят красное... — Студент сказал это без тени усмешки, с каким-то упрямым ожесточением, потом достал из кармана шаровар пачку сигарет. — Идем, я тебе передам свою стрелковую ячейку... в полный рост... и патронов дам... перехожу на счетверенный «максим».

Но занять стрелковую ячейку Сергею не пришлось. Устин Адамович, которому доложил он о своем возвращении в строй, устало улыбнулся, взял Веру и Сергея под руки и отвел в сторону. Сели на поваленное дерево.

Сергей заметил, как изменился за эти дни Устин Адамович. Отросла небольшая рыжая бородка — бриться, конечно, было некогда, да и негде, лихорадочно горели ввалившиеся глаза, обрамленные сетью морщинок.

Устин Адамович расстегнул планшет. Там, где должна была находиться карта, лежали папиросы «Казбек».

— Вот, пионеры принесли из какого-то магазина.

Курили молча, изредка бросая взгляды друг на друга. Вера отмахивалась от табачного дыма, теребила застежку санитарной сумки. Пахло гарью и свежеспиленным деревом. Стояла непривычная тишина.

— У них что, выходной? — кивнул в сторону Луполова Сергей.

— Обед, — ответил Устин Адамович, снял фуражку и положил рядом с собой на дерево. — Как только обед — нам передышка... — Устин Адамович вытер лысину платочком не первой свежести. — Вот что, ребята. Вы тут выросли, знаете каждую улочку, да и пригороды, наверное, знакомы вам.

— Конечно, — сказала за себя и за Сергея Вера.

— На высотах деревни Гаи держит оборону со своим батальоном милиции капитан Владимиров. У городского штаба третий день с ним нет никакой связи. То ли его посыльные не добираются до города, то ли посыльные штаба...

Сергею хотелось спросить, что же будет дальше — кольцо окружения сжимается все туже и туже, но вместо этого он сказал:

— Мы найдем капитана Владимирова.

— Ну, ни пуха ни пера... — Устин Адамович обнял Веру, Сергея. — Передайте, что отступать некуда...

С Луполова начался артиллерийский обстрел. Снаряды рвались на площади, на валу, у ратуши. Вера оставила санитарную сумку на перевязочном пункте, оборудованном в кирпичном подвальчике летнего кафе. Самого кафе уже не существовало — остались только кирпичные стены подвала.

Вера достала из сумки пистолет, сунула его в карман стеганки и, не пригибаясь, побежала по ходам сообщений вниз к Дубровенке, где ее ожидал Сергей.

Словно сговорившись, гитлеровцы вели огонь не только со стороны Луполова, но и со стороны шелковой фабрики и нефтебазы. Горели и рушились дома, на улицах лежали неубранные трупы, куда-то спешили вооруженные люди в цивильной и военной форме, ревели грузовики, таща на прицепе артиллерийские орудия. Тяжело раненный, город еще жил, еще не сдавался.

Сергей и Вера вышли к мостику через Дубровенку, тому самому, с которым были связаны воспоминания о довоенных счастливых днях, кажущихся сегодня такими далекими и безвозвратными. Сергей взял Веру за руку, и они стали подниматься вверх по Виленской, спотыкаясь о булыжник развороченной мостовой. И вдруг совсем рядом Сергей услышал автоматную очередь. Он потянул Веру за руку и прижался с ней к стене дома. Осмотрелся. Никого. Только попытался шагнуть на тротуар, как снова раздалась очередь и у ног прозвенели, ударившись о булыжник, пули. Вера рванула Сергея за руку и потянула за угол дома. Стреляли по ним. Но кто?