Николай Горулев - Прощайте, любимые

— Кто — свои?

— Ополченцы из Могилева.

Младший лейтенант опустил пистолет и закрыл глаза. — Бежите?

— Нет. Возвращаемся в город.

— Правильно, — тихо сказал младший лейтенант. Ребята вновь услышали его прерывистое дыхание.

— Идемте с нами, — предложил Иван.

Младший лейтенант открыл глаза и слабо улыбнулся.

— Рад бы в рай... — проговорил он и кивнул на потемневшую от крови скомканную штанину, перевязанную ремнем. — Я ведь без ноги, ребята...

— Как без ноги? — удивился Эдик.

— Отбило миной во время ночного боя. Я вот и заполз сюда...

В блиндаже наступило тягостное молчание.

— Мы вам поможем, — горячо заговорил Иван. — Тут недалеко деревушка. Там у нас одна знакомая...

— Спасибо... — прохрипел младший лейтенант. — Спасибо, ребята. Поздно...

— Мы вас занесем, честное слово, — не успокаивался Иван. — Вдвоем с другом...

— Не надо... Мне уже немного осталось... Лучше я вам помогу... Только слушайте внимательно... Пробираться надо возле аэродрома на Луполове. Там у них кухни и разные тыловые части. А за мост каждую ночь бои... — Младший лейтенант снова замолчал и дышал часто и прерывисто.

— Вы отдохните, — попросил Эдик. — До ночи еще далеко.

— Я не доживу до ночи... — сказал младший лейтенант просто, как говорят о повседневных обыденных вещах. — Вы должны знать, что передний край проходит по западным окраинам города... Со стороны Бобруйского шоссе — вдоль поселка шелковой фабрики, со стороны Минского — у деревни Пашково, со стороны Шклова — у детской коммуны и товарной станции...

— А на Луполове? — спросила Иван, — На Луполове есть наши? — Нет... — вздохнул младший лейтенант.

И снова в блиндаже наступило тягостное молчание. Раненый закрыл глаза и как будто задремал.

— Мама! — неожиданно позвал младший лейтенант. — Открой, пожалуйста, окно. Душно...

— Бредит, — прошептал Иван. — Давай положим его повыше... — Они осторожно приподняли белокурую голову младшего лейтенанта и подложили вчетверо сложенную шинель.

— Пулемет с правого фланга!... Бей их, ребята... бей... — заметался младший лейтенант и снова затих. Только грудь его вздымалась часто-часто. Почерневшие губы полуоткрылись, обнажив ослепительно белый ряд зубов.

Эдик сидел, прислонившись к плечу Ивана, и молчал. Все его мысли были там, за Днепром, где их ждали студенты, где ждала Maрия. Что с ними сейчас, в эту минуту? Эдик не мог себе представить, что противотанковые рвы, па которых работали десятки тысяч людей, сегодня уже никого не защищают, что гитлеровцы на товарной станции, а там мама, брат Митя, Светлана Ильинична, Григорий Саввич, Сергей и Вера. Нет, надо во что бы то ни стало туда, к друзьям, к любимым, и будь что будет... Зато рядом со всеми, вместе со всеми... Он почувствовал, как Иван легонько толкнул его.

— Умер, — прошептал Иван.

И только теперь Эдик услышал гнетущую тишину в блиндаже. Она была особой, не такой, как раньше, напряженной до звона в ушах. Младший лейтенант лежал неподвижно, полуоткрыв рот, запрокинув голову.

— Умер, — повторил Иван, подошел к младшему лейтенанту, взял из его руки пистолет, положил в карман, легонько вытянул шинель из-под головы и накрыл ею покойного.

— Уйдем отсюда, — сказал Эдик. — Страшно? — спросил Иван.

— Нет, просто не хочется...

В это время снова начала бить артиллерия. Методично, точно соблюдая интервалы. Так вколачивают в землю сваи тяжеленной металлической бабой.

— Лучшего места не найдешь, — тоскливо сказал Иван. — Скоро начнет смеркаться.

Долго сидели молча. Потом Эдик достал из кармана

измятую папироску, закурил. Иван покосился на него. Эдик затянулся раз, второй, протянул окурок Ивану.

— Слушай, Ваня, — прошептал Эдик. — Значит, мы напрасно копали эти проклятые противотанковые рвы?

— Ничего не напрасно, — ответил Иван. — Ты же сам видел под Буйничами, что не напрасно. Правда, это не спасение от бед, но все-таки...

— Что ты успокаиваешь и меня и себя... — шептал Эдик. — Не рвами и не реками их надо останавливать. Пушками, танками и таким огнем, чтобы от него железо горело.

— Уже не веришь, что под Могилевом их остановят? — тоже шепотом спросил Иван.

— Не верю, — задумчиво ответил Эдик.

— Все вы, поэты, люди настроения... — с раздражением прошептал Иван. — Ты посмотри, сколько времени держимся. А они вынуждены топтаться на месте, бросать под Могилев все новые силы. Ты понимаешь, что это значит?

— Допустим.

— Не понимаешь. Иначе не махнул бы рукой на родной город.