Макс Поляновский - Дважды Татьяна

Нелегкое это дело — войти незваным в чужой дом и не нарушить чьих-то сложившихся привычек, ни в чем не стать в тягость хозяевам. Таня испытывала ощущение мучительной неловкости, замечая, сколько лишних хлопот появилось у Терезы Францевны. Случалось, девушка ловила на себе испытующий настойчивый взгляд Тамары…

Помогли детишки — Светлана и Игорек. Эти доверились Тане безоглядно. Особенно были потрясены малыши, когда убедились, что приезжая тетя может нарисовать все, что угодно: их дом, соседний, машину, маму, бабушку. Каждый рисунок с воплями восторга ребята бежали показывать маме или бабушке, хотя, сказать по правде, Таню сильно смущала трогательная детская доверчивость, когда две руки, две ноги, длинное туловище и шарообразная голова безоговорочно принимались за портреты близких.

Было и еще нечто сближавшее людей, совсем недавно чужих друг другу: жажда живого человеческого общения, протест против изолированности, на какую пытались обречь людей оккупанты. Обстоятельства выхватили из жизни родных и близких, отняли друзей. Каждый новый человек, входивший в эти дни в дом, был либо истинным другом, либо лютым врагом.

Таню радовало, что любовь ребятишек привязала к ней и Тамару. Вечерами, когда дети засыпали, в доме начинались нескончаемые разговоры. Таня осторожно задавала вопросы, стараясь решить для себя, как ей действовать дальше. Она помнила недавние уроки — не проявлять излишней напористости: захотят люди — сами расскажут все, что нужно, не захотят назойливыми вопросами можно лишь все испортить.

Но вечерние беседы сами собой становились теплее, непринужденнее, и, конечно, каждый раз Тамара или Тереза Францевна, будто невзначай, заводили речь о Тамарином муже…

Вопросы задавались как бы случайно — чаще всего разговор шел о Минске, о переменах в городе, и Таня начала догадываться, что обе хозяйки маленького домика знают немало для нее интересного, а возможно, и сами связаны с партизанами. Это придавало сил юной разведчице, а силы были ей крайне нужны: она не имела права даже на мимолетную слабость, особенно в эти первые дни.

С Игорьком и Светланой она отдыхала, становилась той Таней, которой подружки прочили еще в школе: «Быть тебе учительницей!» Перед войной она едва успела поступить на исторический факультет Московского университета, увлекалась театром, искусством, мечтала учить ребят истории так, чтобы возможно шире раскрывался перед ними мир, радовало все прекрасное — в жизни, в человеке. Потому и с Наташей они так потянулись друг к другу. Немало схожего было в их мечтах о будущем.

Война круто изменила судьбу Тани. Девушка оставила университет до лучших времен и ушла на завод «Красный пролетарий», стала ученицей-шлифовальщицей. Рядом с ней работали такие же вчерашние школьницы, мальчишки-подростки, пожилые женщины — все они сменили ушедших на фронт рабочих.

Но открылась возможность не только помогать фронту — уйти на фронт, в Красную Армию. Фронтом оказалась для Тани вот эта работа во вражеском тылу — здесь она впервые беспощадно проверяла себя, свою находчивость, бесстрашие, волю, выдержку, память. Исправляла мысленно мельчайшие промахи и вновь проверяла. Даже после ежевечерних бесед с двумя женщинами что-то ненужное следовало отбрасывать, зато важное — цепко удерживать в памяти.

Таня услышала, что в Минске заново формируются потрепанные фашистские дивизии. Со станции Минск каждые четверть часа, с немецкой точностью, отправлялись военные эшелоны на восток. Отсюда увозили в Германию людей и продовольствие.

Из Минска во все концы Белоруссии высылались карательные отряды для устрашения, для предания казни каждого, кто мешал фашистам. В последних распоряжениях новых властей ощущалось нарастающее раздражение. Дела у немцев на фронтах шли все хуже: движение армии замедлялось, потери росли. Если прежде в Минск вместе с тяжелым топотом немецких сапог врывалось пронзительное пиликанье губных гармоник и чеканные воинственные песни, то теперь гармоники звучали все тише и печальнее, а песни — реже. Целые зоны в Белоруссии оставались партизанскими, да и в небе все чаще появлялись советские самолеты, и это наводило на оккупантов тоску и ужас.

Вокруг Минска как бы образовались два кольца: заставы и гарнизоны оккупантов и партизанские зоны — целые деревни, леса, где фашисты боялись появляться.

Но всем понятно, что самые смелые и отчаянные партизанские бригады без разведки были бы слепы, бессильны в своей борьбе.