Макс Поляновский - Судьба запасного гвардейца

— Буду я после войны жив или не буду, пусть мальчик никогда не сочтет себя потерянным или брошенным. Пусть не знает, что он — приемыш, он будет расти в твердой уверенности, что он — мой родной сын. Он мой! — повысив голос, решительно повторил Гасилов, и Павлик, уже привыкший к его голосу, поднял голову и удивленно посмотрел на него.

Не вставая с койки, Гасилов дотянулся до малыша руками, приподнял его в воздух, и глядя в смеющееся личико, произнес:

— Да, мой! Мой он и по крови, по той крови, какую народ наш проливает во имя Родины. Мой, кровный…

…За окном резко засигналила автомашина. Это наш редакционный шофер напоминал, что скоро стемнеет, надо спешить. Я стал прощаться с Юрием Петровичем, сказав ему, что непременно посоветуюсь в редакции, постараюсь написать о его благородном поступке.

Он удивленно поднял брови.

Как видно, ему и в голову не приходило, что доверительная наша беседа может стать всеобщим достоянием.

— Вот что, товарищ, — сказал он мне, помолчав, и уже совсем другим тоном. — Запретить вам писать об этом, я понимаю, никто не может. Но прошу вас, пообещайте твердо, что моей фамилии там не будет. И имя мальчика обязательно замените. Назовите меня Ивановым, Петровым, Сидоровым, как захотите. Не хочу, чтобы этот малыш, когда вырастет, вдруг счел бы меня чужим человеком. Надеюсь, вы меня понимаете?

Что оставалось делать?

Пришлось дать зампотеху честное слово, что если я напишу когда-нибудь о необычной судьбе «запасного гвардейца», то нигде не укажу ни подлинных имен, ни фамилии самого офицера или его приемного сына.

Мы пожали друг другу руки, и я сказал инженер-капитану:

— До скорой встречи! Я непременно вас разыщу.

Однако встретиться с Гасиловым снова, несмотря на поручение редактора непременно описать этот случай, о чем я говорил в самом начале, мне удалось не так-то скоро. Спустя две-три недели я сумел связаться с полевым госпиталем по телефону. Комиссар Михаил Борисович сообщил, что в январе наступившего 1943 года инженер-капитан Гасилов вместе с другими выздоровевшими воинами был отправлен из госпиталя в Саратов. Там ему предстоит пройти медицинскую комиссию, которая определит, годен ли он к дальнейшей службе в армии.

— А маленький Гасилов где? Устроили его куда-нибудь? поинтересовался я.

— Это вы про Павлика? Он поехал с отцом в Саратов, а как же иначе!

Комиссар госпиталя, смеясь, рассказал, что Павлику в дорогу сшили ватные штанишки и душегрейку, снабдили его новыми пеленками и теплым одеялом. При отъезде Гасилов занял в госпитальном автобусе место для «пассажиров с детьми». Это всех очень развеселило. Вообще, когда еще садились в автобус, кто-то крикнул:

— Обождите, в первую очередь — главный пассажир!

И Гасилов уверенно пронес на руках спящего Павлика, удобно уселся, положив на колени тугой сверток с пассажиром Павлом Гасиловым, не отмеченным в госпитальной путевке…

— Как же теперь искать Гасилова? — растерянно спросил я у комиссара.

— Если будете в Саратове, наведите справку в горвоенкомате. Возможно, там скажут, куда он направлен.

Телефонный разговор был прерван, а с ним прервалась, как мне тогда показалось, и связь с самим Гасиловым и его маленьким найденышем. Правда, заметку во фронтовую газету я написал, изменив, как обещал, имена и фамилию.

Дела мои сложились так, что никакой возможности отправиться в Саратов на розыски Гасиловых у меня не было. Ни о какой отлучке из Сталинграда, из редакции фронтовой газеты в начале тысяча девятьсот сорок третьего года и речи быть не могло. Дел хватало всем, в том числе и нам, журналистам, военным корреспондентам. Писать приходилось днем и ночью, хотелось рассказать о героях решающих боев, а героями в эти поворотные дни были все — каждый советский солдат, летчик, моряк, каждый командир нашей наступающей армии.

И несмотря на все это, в дни, до отказа насыщенные значительными событиями, из головы моей не выходила история мальчугана, спасенного офицером Гасиловым.

Подробным записям о судьбе «запасного гвардейца», накопившимся в моем журналистском блокноте, явно недоставало продолжения.

Заметки обрывались на телефонном разговоре с комиссаром госпиталя, на сообщении о том, что зампотех поправился, уехал в Саратов на военно-медицинскую комиссию и взял с собой ребенка.

Как сложилась дальнейшая судьба обоих? Где сейчас Гасилов? Где Павлик? Память то и дело возвращала меня к сцене, которую я видел в госпитале: маленький забавный ползунок смешно передвигается по устланному теплой кошмой полу, а с кроватей молча, сосредоточенно, с какой-то исступленной нежностью смотрят на него раненые воины…