Макс Поляновский - Судьба запасного гвардейца

Внимания и сил малыш требовал много: здоровье его внушало серьезные опасения, и уже не одну бессонную ночь провел Гасилов у изголовья своего больного ребенка. Павлик плакал дрожащим прерывающимся голоском, и даже этот голос его, не способный набрать силы, зазвучать отчаянным криком, внушал тревогу. Случалось, малыш часами плакал, синея от натуги, и корчился, лишь под утро затихая на руках шагавшего из угла в угол Гасилова.

Каждый раз утром Гасилов извинялся перед стариками Мартыновыми за беспокойство. Мартыновы и слушать не хотели извинений, как-то слишком уж решительно утверждая, будто спали крепким сном и никакого плача вовсе даже не слышали. Но Гасилову достаточно было взглянуть в покрасневшие, обведенные синевой глаза Ольги Семеновны, чтобы понять: снова плакала, прислушиваясь к беспомощному плачу малютки.

Однажды в воскресенье, после выдавшейся бессонной ночи, Гасилов непривычно крепко уснул. Во сне ему мерещилось, будто старик Мартынов ходит рядом, весело постукивает плотницким своим молотком, напевает смешную нелепую песенку:

И молоток звонко отбивал веселый аккомпанемент.

Гасилов прислушался:

Как бы крепко ни спал Гасилов, он научился немедленно просыпаться при первом движении мальчика. На этот раз его испугала тишина.

Он вскочил.

Но Павлик безмятежно спал, раскинув руки, а откуда-то сверху снова послышалось:

И опять певцу звонким постукиванием вторил молоток.

— Никак Сергей Сергеевич поет? — спросил Гасилов, выходя в другую комнату.

— Да ну его! — откликнулась из кухни Ольга Семеновна. — Привязался к этим сапогам. Как заберется наверх мастерить, сразу эту чушь начинает пороть. Выдумает же человек песню! Пока работает, все имена переберет. То у него Феклуша сапоги надевает, то Марфуша, а он знай себе рифму подбирает. Сколько лет прошло, а им сносу нет, этим сапогам!..

Говорила Ольга Семеновна сердито, но было видно, что ничуть она не сердится, а, напротив, очень довольна и песней старика, и его работой.

Днем выяснилось, по какой причине Мартынов в воскресный день забрался на чердачок, где разместилась его домашняя мастерская. Нет, не зря он все утро постукивал молотком, пилил и строгал. К обеду старик торжественно спустил вниз и установил в комнате Гасилова изделие своих рук: это была хорошенькая, сделанная с большим мастерством и любовью детская кроватка.

— Пусть уж пока остается некрашеной, — смущенно проговорил старик. Летом в один день и покрасим, и просушим.

Гасилов начал благодарить, доказывал, что Павка вполне мог обойтись пока и без кроватки, удивлялся быстроте, с какой Мартынов ее сделал.

— Какая там быстрота! — отмахнулся Мартынов. — Эту кроватку я ведь заготовил еще для нашего внука. Все детали давным-давно выпилены и обточены, нынче я их только собрал. А пока появится на свет наш внучонок, да пока его довезут сюда из Средней Азии, пусть Павлик обновит кроватку.

В тот же день Павлик, впервые с тех пор как стал питомцем и сыном Гасилова, был уложен в настоящую, пахнувшую свежей хвоей кроватку. Постель Ольга Семеновна, порывшись в своем шкафу, сделала на славу: белоснежные простынки и наволочки были оторочены кружевами, вышиты. А сам Павлик, разрумянившийся после купания, возлежал на своем новом ложе с явным удовольствием.

Гасилов с какой-то особенной радостной полнотой ощутил в эти минуты свое отцовство, ту нежную, но прочную связь, какая навсегда соединила его судьбу с судьбой Павлика. Прежде чем улечься спать, он долго, едва дыша, стоял над мальчиком, с нежностью и удивлением разглядывал светлые пушистые волосики над выпуклым детским лбом, мягкие округлые детские щеки. Казалось, от белоснежной постели ребенка исходит особое тепло, напоминающее об уюте и покое.

Гасилов вздохнул, как будто это именно он был виноват перед мальчиком за его искалеченное младенчество, за нездоровье, за нехватку молока и фруктов…

Позволю себе небольшое отступление: эту главу и следующую мне удалось написать только благодаря поездке в Саратов.

Наступила весна тысяча девятьсот сорок третьего года. Та победоносная весна, когда войска наши, разгромив фашистов под Сталинградом, двинулись на запад. Вместе с ними двигалась и редакция нашей армейской газеты. Редактор, воспользовавшись некоторой передышкой, решил отправить одну из редакционных машин в тыл, на склад, для пополнения необходимых запасов краски и бумаги. Узнав, что склад находится в Саратове, я упросил отправить меня сопровождающим. Так мне удалось провести в Саратове почти двое суток, и, конечно, прежде всего я кинулся разыскивать Гасилова.