Павел Федоров - Последний бой

— Варшавка! Варшавка! Шоссейка скоро! — прокатилось по колонне.

Эта важная шоссейная магистраль последнее время охранялась бронемашинами, курсировавшими между четырех-амбразурными дзотами. Еще до начала похода такие слухи разгуливали по нашим госпитальным Кибиткам.

Наконец дождь перестал. Небо, казалось, всю воду на нас вылило и утихомирилось.

Низко бежали пепельно-серые тучки с голубыми просветами. Вот и рассвет совсем некстати. Мы то стоим, то плетемся через пень колоду, пересекая овражки и ямы; дрожим вместе с нетерпеливыми, голодными конями. Сижу в седле и чувствую, что под мокрой шинелью не тело, а что-то вроде студня...

Перед Варшавкой стояли так долго, что почти совсем рассвело. С ходу не сунешься. В разных местах работали разведчики, нащупывали нужное место, чтобы хоть колеса могли пройти.

Все рокады-большаки, которые мне приходилось переходить во вражеском тылу,— Ржевский, Кашперовский, Жиздренский, Смоленский — все они зловеще оскаливались стволами пулеметов, полыхали огнем, раскаленным железом. Стук подков, когда переходили Варшавку, пронзительно отдавался прямо в сердце, хотя не было сделано ни одного выстрела.

Наверное, надо сказать спасибо гришинцам — отучили они фашистов ездить по большакам ночью...

Вот проскочили один кювет, затем второй и даже легкой рысцой протрусили немножко. А тут и день пошел совсем в разгул, рваные облачка заметались по голубому утреннему небу, вот-вот солнце брызнет еще теплыми сентябрьскими лучами. И вдруг впереди бешеный всплеск пулеметных очередей и громыхающие удары орудий. Потом редкий, словно на последнем вздохе, ошалелый треск вражеских автоматов, противно отдающий металлическим звуком. Предполагаю, что это ушедший вперед отряд Китаева напоролся на противника и ввязался в короткий бой. Может быть, на той самой переправе, куда мы идем?

Прошли усиленным шагом, а кое-где и рысью, вдруг резко свернули с дороги к небольшому лесочку, прижавшемуся к луговой низине. Тут же забегали пехотинцы из прикрытия, заторопили нас таинственным на продрогших губах шепотком:

— Слезайте быстро и маскируйте коней.

В чем дело, объяснять не надо — догадываюсь. Но как тут замаскировать коней, когда кругом ольховый кустарник, карликовые березки, осинничек с реденьким, начавшим желтеть листом.

Отдаю поводья Терентию, иду искать Кочубея, чувствую, что не от добра эта остановка в километре от Варшавского шоссе. Тут ведь не боевые статные кавалеристы на конях, а усталые, продрогшие, ослабевшие калеки. Эх, судьба наша, матерь грозная, куда ты нас опять швыряешь?

Кочубея я нашел за ближайшим кустом в окружении своих помощников. Спрашивать про обстановку не было необходимости: на Варшавке слышится утробное завывание мощных моторов. Зеленая, заросшая свежей травой лощина, мелколесье, где затаились почти пятьсот душ с конями и повозками,— все начинает лихорадочно вздрагивать от тяжелых танковых гусениц.

Кочубей стоит и похлестывает плеткой по голенищу ялового сапога. Полы черного, как и у Гришина, кожаного пальто подвернуты, кругленькая кубанка вольно съехала набок. Как мужественный человек, не раз побывавший в острых переплетах, он внешне спокоен, лишь светло-серые глаза суживаются, замирают — тревожно вслушивается в моторный гул на рокаде.

Обстановка такова, что, кажется, земля начинает гореть под ногами, а он вдруг произносит:

— Завоеватели поспешно уносят ноги...

Сказал и снова напряженно прислушался, будто к знакомой музыке.

— А мы? — спросил я.

— Переждем...

— А что была за стрельба впереди? — Я был сильно возбужден и, наверное, нелепо выглядел в своей мокрой, пожухлой шляпе.

— Вероятно, китаевцы на переправе.

— А что там за переправа?

— Брод.

— Вода, поди, поднялась?— Меня беспокоили подводы с тяжелоранеными, Паша Данченко, мальчик Юра Левченко. Когда свернули с дороги, отец нес его на закорках.

— Вода, конечно, прибавилась. Запоздали немножко... Ничего. Переживем...— ответил Кочубей.

Мы еще не знали тогда, какие последствия и бедствия неисчислимые повлечет за собой эта запоздалость не только для нас, раненых, но и для всего соединения 13.

Раздвинулись мокрые кусты, и перед Кочубеем возник в кожаной фуражке, с трофейным автоматом в руках младший лейтенант Солдатов.

— Ну что? — быстро повернувшись к нему, нетерпеливо спросил Кочубей.

— Противник...

— Много?

— Мало. До взвода, хозяйственная часть вроде бы...