Всеволод Крестовский: Очерки кавалерийской жизни

— Зжвините, я прийшол напомнить…

— Знаю, знаю! И сам не хуже тебя помню, да делать-то, брат, нечего: денег нет, не получил еще.

— Пфс… Когда ви хочете зжнать, то я и сам в сабе так мисшлял, сшто ниет… Н-ну, а сшто ж теперь будет?

— Не знаю. Что захочешь, то и будет.

— То надо вэксюл до претэсту…

— Протестуй, пожалуй.

— Алеж с того будет сшкандал?!

— Как знаешь.

— Н-ну, я не хочу, каб вам был шкандал, бо я вас так люблю и вважаю… И на послю того зачем вам будет сшкандал? Ну, скажить пизжалуста!

— Однако как же ты думаешь сделать?

— Н-ну, и сшто я буду думать?! Я ж завеем маленькаво щаловек, сшто я могу сабе думать?.. То вже ви за мине додумайтю.

— И рад бы, Ицка милейший, да придумать ничего не могу. Думай уж ты за меня, я тебя уполномочиваю.

— Я?! Пфс… Н-ну, як так, то за позволеньем паньским, як пан позволи, то я б сабе думал, сшто налейпш за всего знов переписать вэксюл.

— Ицка! — воскликнул повеселевший Болиголова. — Майн аллерлибстер Ицка! У тебя, черт возьми, гениальная голова! Умри, Ицка, — лучше этого ничего не сочинишь ты!

«Гасшпидин» Штралецкий тотчас же вытащил из бокового кармана дедовский бумажник, аккуратно порылся в нем и достал вексель Болиголовы вместе с новою вексельной бумагой.

— Писайте, васще благхородю, «од сего щисла повинен есть на сшюмма пьятсот пьятьдесент пьять рубли на одного мясёнц». Болиголова просто в ужасе некоем положил перо.

— Ицка! — прервал он еврея. — Ицка! Умилосердись! Ведь десять процентов, я понимаю, можно еще, пожалуй, дать за месяц, но на два — это, согласись сам, будет уже слишком «замного». Это невозможно!..

— Писайте, васше благхородю, — настойчиво, но деликатно повторяет Ицка. — Писайте «од сего щисла повинен есть на сшюмма пьятсот пьятьдесент пьять рубли…»

— Ицка! Проклятый! Ведь это уме проценты на проценты! Ведь ты без ножа режешь!

— Зжвините, як то молена без ножа зарезать?! Сшто это ви таково гаворитю! — оправдываясь, с чувством собственного достоинства, отмахивается йцка. — И еще в додатек, каб то был я; а ви ж знаете сшами, сшто то не я, то мой зжнакомий, одного щаловек, то увсе он, а не я… И сшто я з ним буду изделать, як он такий сшволач, такий жид! Он же мине тягнет за горло — ну, а я вже по своем неволю з вас тягну.

— Да ведь вексель на твое имя!

— Ну, а у того сшволача есть другий вэксюл, и тот вэксюл вже ест написанный на маво именю, и он, гавору вам, з мене тягнет! Я ж сшам плачу ему десент пурценты.

В конце концов вексель переписывается еще на месяц совершенно сообразно желанию Ицки.

Проходит новый месяц — и от слова до слова повторяется та же самая история: вексель переписывается снова, но уже не на 555, а на 606 р. 50 к. Болиголова видит наконец, что таким образом незаметно зарвешься гораздо чувствительнее, чем в какой бы то ни было капитанский штосе, а потому твердо решается прекратить дальнейшее, и притом столь систематическое, обирание своего кармана. Но как в этом случае поступить злосчастному поручику?

Приходит следующий срок, приходит и Ицка с предложением обменять старый вексель на новый, в 665 р. 50 к. Но поручик решительно объявляет: делай что хочешь, поступай как знаешь, а переписывать больше ни за что не стану!

— Ну, додумайтю ж, яким бы способем развязатьсе мине из тым сшволачом! Развяжить мине, бо он з мине тягнет!

— Да что, брат, как ни думаю, а выходит все на одно! — вздыхает Болиголова, пощелкивая пальцем об палец, — Из имения раньше четырех месяцев и думать нечего ни о какой получке… А вот, разве что… Если бы в Петербург поехать — там бы, пожалуй, сейчас же у родных достал себе денег и расплатился бы…

— Ну, то писайте им, нехай присылают! — с живостью подхватил Ицка.

— Писал! — с безнадежным вздохом махнул рукой поручик. — Да не помогает… Без личного свидания ничего не поделаешь. Пишут в ответ: приезжай-де сам, потолкуем, посмотрим и устроим как-нибудь все дело. Вот и письмо — читай хоть сам, пожалуй.

И Болиголова для пущей убедительности дал Ицке письмо петербургского родственника. Тот повертел его и так и сяк в руках, постарался прочесть, кое-что разобрал и убедился.

— Ну, то надо ехать до Петерзбургу, — присоветовал он.

— Эге!.. Вишь ты, какой прыткий! Сейчас и «до Петерзбургу»! А на какие шиши я поеду?

— Як то на сшисши? — в недоумении заморгал Ицка.

— Да так, что на дорогу нужны же деньги, а у меня ни гроша.

Ицка раздумался.

— И то вже будет виерно, сшто ви у Петерзбургу сдобудете деньгув? — поборов в себе последние колебания, осторожно спросил он после минуты раздумья.