Всеволод Крестовский - Очерки кавалерийской жизни

— Наверное, добыл бы, — удостоверил поручик. — Вот тебе и письмо в доказательство.

— Н-ну, то настягайте ваша сшаблюка, ходите до гасшпидин пулковник и берить отпуск! — самым положительнейшим образом порешил вдруг Ицка.

— Да говорят же тебе толком, что нет у меня денег на дорогу.

— То вже не ваша забота. Берить отпуск.

— Да ведь надо же мне, наконец, и жить чем в Петербурге, хоть на первые-то дни, ну сам подумай!..

— То вже кажу, не ваша забота. Берить отпуск, — настоятельно и уверенно подтверждает Ицка, очевидно, весьма довольный в душе той новой комбинацией, которая пришла ему в голову.

Болиголова последовал благому совету, подстегнул саблю, отправился к полковому командиру — и через два часа адъютант привез к нему уже подписанный и припечатанный билет в 28-дневный отпуск.

Ицка Янкелевич, необыкновенно довольный собой и своей изобретательностью, собственноручно помогал денщику возиться над чемоданом Болиголовы и укладывать необходимые вещи.

— Ицка! — пожимая плечами, время от времени вопрошает его поручик. — Да разъясни же ты мне наконец, как же это будет? Взаймы, что ли, достанешь ты мне на дорогу или как?

— Эт!.. Сшто таково!.. То вже не ваша забота! Зжвините! Вы толке ехайте! — каждый раз отвечает Ицка таким тоном, как бы желая сказать: «Не приставай, мол! Знаю, что делаю! Уж будешь доволен!»

И вот он выказывает необычайную деятельность: считает, сколько носков, сколько платков носовых уложено в чемодан, все это записывает себе на особую бумажку для памяти, упаковывает сюртук, мундир, эполеты, этишкеты и прочие офицерские вещи, заботливо осведомляется — «чи не забито еще чего?», — приводит двух извозчиков, на одного сажает поручика, на другого валит чемодан, на чемодан же взбирается сам с каким-то своим, собственным узелком под мышкой и торжественно препровождает все это на железную дорогу.

— Балет од первий класс и балет од багаж, — любезно преподнес он Болиголове два билета, предварительно потискавшись, понюхав и похлопотав у обеих касс — пассажирской и багажной. — Ви вже будьте сшпакойний, вже увсше гитово, и я з вами.

— Как! И ты тоже едешь?! — непритворно изумился поручик.

— А так! До Петерзбургу! Вже и балет достал сабе! В кимпания з вами!

— И тоже в первом классе? — подтрунил тот.

— Ну-у!.. Пфай!.. Сшто ви гаворитю! Я даже сшпигалсе! — выпучив глаза словно бы действительно в испуге, стал отмахиваться Ицка. — Уф первий класс!.. От-то!.. Чи я сдурел, чи сшто!.. Для сабе уф первий!.. Я сабе взял у третий, а каб еще бил читвортый, то я бы взял у читвортый… Жал, очин жал, сшто нет читвортый класс! — с легким вздохом сожаления покачал он головой, — То такий глупий перадок на тым зжалезном колею!.. Очин доволна глупий!

Затем, таинственно поманив к себе поручика и отведя его несколько в сторону, Штралецкий как бы под величайшим секретом и с опаской, чтобы кто не подслушал, заговорил ему шепотом:

— Зжвините, як вам сшто схочется, чи то покутить, чи то выпить сшто, то ви увсше сабе епрашуйте, сшто ви схочете; а на потом ви толке моргнить до мине, то я вже буду издес, при вашем особу, и я вже сшам буду заплатить у буфэт… Пизжалуста!

— Стало быть, я еду на полном твоем иждивении? — со смехом спросил поручик.

— Так. За маво кошту, як би то мой багаж, — подтвердил Йцка, — бо я зжнаю, ви такий блягхородный щаловек, ви мине не схочете абидеть, и ви мине будете отдавать увсше, и никакой сшпор, и никакой маровая сшюдья у нас не будет. Так?

— Быть по-твоему! — согласился Болиголова и, ничтоже сумняшеся, оба отправились в путешествие — один в первом, другой в третьем классе.

Приехали в Вильну, где вечерний пассажирский поезд стоит более часу. Путешествующая публика рассаживается за сервированными столами, причем немедленно же поднимается и обыкновенная стукотня ножей и вилок и беготня нумерованных фрачных лакеев с блюдами и тарелками. Здесь Болиголова, на беду Ицке, встретился со старыми знакомыми, гусарскими офицерами, которые стоят частью в городе, частью в ближайших окрестностях и вечно ко времени прихода поездов наезжают в вокзал ради собственного развлечения. Сели за ужин, потом явилось шампанское, а Ицка из отдаленного угла с затаенной тоской в сердце своем наблюдает и загадывает себе: потребует ли шампанского «пан сперучник» или не потребует? И когда потребует, то много ли потребует? И сколько ему, Ицке, за то заплатить придется?.. Потребовал!

— Огх!.. Айн бутелькес! — со вздохом мутящего сокрушения считает про себя Штралецкий. — Уй! Нох айн бутелькес! Цвай бутелькес! — хлопнув руками об полы и качая головой, шепчет он минут через десять.