Владимир Карпов - Признание в ненависти и любви [Рассказы и воспоминания]

Она ушла, оглядываясь и грустно улыбаясь мне, а я остался сидеть. Думалось о Минске, об удивительных, почти людских судьбах городов. Одни изведали горечь поражения. Другие, попав в блокаду, или грудью прикрыв родину, выстояли, и о них теперь разбивается ярость врагов. Третьи, опаленные войной, лишь стали жить по ее законам. Четвертые же вообще не испытали, что такое светомаскировка. «Не там ли и мои?..» Некоторые, приняв огонь на себя, замерли в глухом оцепенении. А иные, как Минск, хотя и захвачены в плен, остались страшными для врага. Многие, малые и большие, прикрывшись огнем зениток, под бомбами делают, что требует война, — отправляют на фронт солдат, обеспечивают их необходимым. А есть и такие, что далеко-далеко от фронта несут свою вахту, и война там чувствуется только по цене хлеба, тепла и сна. Да еще разве что рядом появились госпитали и люди получают треугольные солдатские письма, аттестаты, похоронные. «Получат ли аттестат мои?..» И все-таки, видимо, найдется единая мера, которая даст потом основание судить, как участвовал город в войне…

И хотелось уже служить Минску, помочь ему, и догадка — когда-то самому, это ясно, тоже придется побывать там и встретиться с самыми разными судьбами минчан — уже соблазняла. О, как я был благодарен Короткину!..

А тут еще небо! Оно явно победнело — исчезли кучевые облака, их заменили косматые тучки, которые куда-то торопились; однако того, что уходит, жаль, и холодноватая синева, и скупое солнце, и его несмелая теплота казались еще дороже.

Вторая наша «временная смычка» с отрядом, который с членами межрайкома минской зоны направлялся из-за линии фронта в Пуховичские леса, была менее счастливой.

Не успели мы, форсировав Березину, прийти в деревню Мстиж, где стоял отряд, облюбовать избы и разойтись искать продовольствие, как кто-то из ребят крикнул в окно:

— Володя, немцы!

Я схватил бинокль и, выскочив во двор, взобрался на крышу сарайчика. По шоссе Зембин — Бегомль, проходившему рядом, в самом деле пылила колонна грузовиков. Отдав распоряжение созвать остальных и немедленно разыскать Сидякина, я начал собирать «имущество».

Перебегали мы улицу, когда грузовики уже показались в конце деревни. Как было уже сказано, нам советовали уклоняться от лобовых стычек, но, понимая — карателей обязательно нужно задержать и дать отряду подготовиться к защите и с этой стороны, — мы открыли огонь. Из кузовов, кувыркаясь через борта, стали падать на землю солдаты — в касках, с ранцами за спинами, в мышастых шинелях. Падали пружинисто, на живот, и сразу огрызались очередями.

Мы с Сидякиным решили отходить к Уборку — немцев там быть не могло: дальше этой деревни дороги не шли, вокруг простирались болота, и недалеко почти без берегов текла Березина.

Отстреливаясь, дворами и огородами мы отступили на гуменник. Стало слышно: в другом конце, где обосновался отряд, также разгорается бой — началась ружейно-автоматная перестрелка, застрочили пулеметы, забухали мины. Значит, каратели решили взять деревню и нас в клещи.

Пришлось залечь в лощине — за валунами, в яминах, на росистой от осенней влаги траве, которая уже не высыхала за день.

Не замечая, что мокрый по уши, я переползал от валуна к валуну и стрелял, стрелял.

Сколько мы держались, не давая немцам замкнуть окружение и отрезать нас от леса, не скажу — это был мой первый в жизни бой. Но знаю: когда мы отступили в лес и побрели по колено в топкой жиже, направляясь назад, за Березину, свершилось чудо — в небе послышался гул самолета. И не с тем ноющим, что пилит душу, подвыванием, а с ровным знакомым гулом — наш! Сделав круг над Мстижем, он как бы остановился, и из него, набирая скорость, посыпались остроносые бомбы. Землю и воздух потрясли взрывы.

Назавтра пришли ужасные вести. Давясь злобой, каратели обрушили ее на сельчан — стариков, женщин, подростков. Пригоняли их к колхозному погребу, и когда пригнанный ступал на порог, стреляли ему в затылок. Вот тогда и появился наш самолет-разведчик и, поняв, в чем дело, постарался остановить преступление — сбросил бомбы. Считая — против них начинается операция, — каратели не мешкая погрузили в кузова грузовиков своих убитых и, не окончив опознания убитых партизан (для этого они привезли даже предателя), оставили Мстиж.

Мне везло — я часто встречал людей сильных, колоритных. А может быть, вообще так было — в условиях партизанской борьбы они росли как на дрожжах и проявляли себя на удивление ярко.