Михаил Яворский - Поцелуй льва

Наконец мы в камере № 59 ― большой, длинной, узкой, с деревянным полом и тремя большими, зарешёченными окнами, забитыми снаружи досками. Две кучи соломенных матрасов и одеял радовали наш глаз после бетонного пола Лонцьки. Надзиратели выделили по одному матрасу и одеялу на двоих. Я разделил спальное место с Богданом. Поскольку нас было нечётное количество ― тридцать три, один из нас имел в своём распоряжении целый матрас. Это был бывший преподаватель берлинского университета, доктор Кордуба, которого комендант тюрьмы назначил старшим по камере.

Начальник сдержал слово. Перед сном два заключённых принесли нам котёл с супом. Это был настоящий суп с лапшой, густой, как тот, который нам давали в день прибытия евреев. Его хватило ещё на добавку. Я наслаждался, напихивая себе рот густой, мягкой лапшой и немного придерживая её перед тем, как проглотить, чтобы продлить употребление пищи и получить удовольствие от вкуса.

Оглянувшись вокруг, я увидел странную картину. Правее сидел голый Богдан. Левее ― ряд голых мужчин пристроились на краях матрасов. Голые, бледные и костлявые, они выскрёбывали последние капли супа из своих кружек. Всё остальное, казалось, было им безразлично.

Наступила третья ночь в Монтелюпе… Мы до сих пор голые, потому что одежду не вернули из дезинфекции. Церковные колокола пробили полночь. Я старался повернуться на другую сторону, не потревожив Богдана. Он крепко спал и наверно ему что-то снилось, потому что веки глаз дёргались, а тяжёлое дыхание сопровождалось слабым постаныванием. Наш матрас был узким, рассчитанным на одного человека, но после бетонного пола на Лонцьки он был роскошью.

Почти засыпая, я услышал какой-то звук, вроде открылись двери нашей камеры. Я хотел проигнорировать это, однако раскрыв глаза, увидел группу голых мужчин, которые входили в камеру. Сначала я думал что мне кажется, но всё происходило взаправду. Надзиратель закрыл на замок за ними дверь, а они молча стояли, как выводок цыплят. Теперь все проснулись, удивлённо и с интересом рассматривая вновь прибывших, недовольные их ночным вторжением.

Их было двадцать один. Голые и обстриженные, все они были словно копии один одного. Наше присутствие тоже сбило их с толку. Молча каждая сторона пыталась оценить другую. Для них место было на полу, а вот матрасов и одеял не было.

Наконец старший в камере нарушил эту молчаливую конфронтацию. Авторитет профессорского голоса очень подходил ему, как старшему над нами. Когда выявилось, что новоприбывшие украинцы, он приветствовал их от нашего имени. Но узнав что они мельниковцы, а значит наши соперники, мы охладели. Мне было безразлично, что они будут спать на полу без матрасов.

На следующий день им принесли постель, и все мы стали равноправными, несмотря на политические убеждения. За исключением шестнадцатилетних, меня и Богдана, всем остальным было от двадцати пяти до пятидесяти лет. Вечером, когда расстелили матрасы, они покрыли весь пол от стены до перегородки, за которой стояла посуда для мочи.

В тот же день принесли нашу одежду. От неё воняло так же, как в душевой. Моя рубашка была в пятнах и облезла, а на ощупь напоминала накрахмаленное полотно. Наши попытки установить контакт с соседними камерами перестукиванием успеха не имели. Или стены были слишком толстые, или камеры были пустыми.

С этого момента наша жизнь в Монтелюпе начала нормализоваться, входить в обычную тюремную колею. Как и в каждом заведении с вековой историей, жизнь узников в Монтелюпе подчинялась определённым традициям, к которым присоединилась ещё немецкая точность. Наша жизнь протекала точно по расписанию.

6:00 ― нас будит свисток надзирателя. Через одну-две минуты он входит в нашу камеру. Тот, кто первый его увидит, кричит «Achtung! [29] Внимание (нем.) » Все встают, вытягиваются, надзиратель приказывает троим открыть окна, а ещё двоим ― взять посудину с мочой, а затем все идут за ним в туалет. Там только один унитаз, которым нам нечасто доводится пользоваться, и один умывальник.

Вернувшись в камеру, складываем матрасы и одеяла в аккуратные стопки. Тут они будут стоять до вечера, так как нам строго запрещено пользоваться ими на протяжении дня. За нарушение этого правила лишают ужина. Затем уборка ― собираем все соломинки, которые упали из матрасов.

7:00 ― приходит надзиратель, делает перекличку. Мы ждём его, выстроившись в три шеренги. Старший, что стоит в начале первой шеренги, кричит «Achtung!» Мы стоим по стойке «смирно», а он стандартно рапортует: «Камера № 59: пятьдесят четыре заключённых, присутствуют все, всё в порядке». Пересчитав нас, надзиратель объявляет «Вольно!» и приступает к осмотру матрасов и одеял, затем проверяет окна ― не отбиты ли доски. Когда он уходит, старший снова кричит «Achtung!», мы вытягиваемся, а после того как надзиратель закрывает дверь, мы поём «Боже Великий, Единый, нам Украину храни…»