Михаил Яворский - Поцелуй льва

Не будет разницы между городом и селом, не будет непосильного труда с рассвета до заката. Будет вдоволь еды, жилья, одежды, а культура будет доступна всем.

Этому благородному делу нас учат с утра до ночи. У нас больше нет уроков латинского языка и религии, вместо этого у нас больше физики, математики и химии, ведь нас готовят как сознательных строителей человеческого будущего, которые ничего не оставляют на прихоть случая.

В отличие от буржуазной Польши, где ребята моего возраста интересуются такими глупостями, как комиксы, мы теперь после уроков добровольно изучаем практические предметы. В этом семестре я иду на курсы первой медицинской помощи и работы автомобильного двигателя. А на следующий ― военная подготовка, ведь нам надо дать отпор капиталистам. Сейчас наша армия героически борется против них в Финляндии. Я знаю мама, вас это удивляет, потому что вы живёте в другом мире, где керосиновая лампа и конский плуг ― выдающиеся изобретения. Но я уверен, вы будете гордиться мной, когда я закончу школу с золотой медалью и поступлю в университет. Кстати, пану Ковалю больше не надо платить за мою учёбу. Теперь все школы бесплатные.

Относительно пана Коваля, то ему неплохо, как и пани Шебець, хотя она вскоре потеряет дом, потому что все частные дома экспроприируют. Пану Ковалю разрешили вернуться на прежнюю должность главного бухгалтера.

На бухгалтеров теперь большой спрос, они необходимы для строительства коммунистического будущего.

После того, как возвратился пан Коваль, у нас наладилось снабжение продуктами, поскольку его близкий друг пан Квас ― директор продсклада. Поэтому в очередях нам стоять не приходится. Раз в неделю склад закрывают на „инвентаризацию“, в тот день я иду и с чёрного хода забираю пакет. К тому же Яким, родственник пана Коваля с Переволочной, иногда приносит нам немного сала и масла.

Поскольку пани Шебець нам больше не готовит, то за кулинарное искусство придётся браться мне. До этого времени моё меню ограничивалось мукой, борщом и кашей. Сегодня я собираюсь приготовить ячменный суп, а приправить думаю последним предвоенным бульонным кубиком. Надеюсь, пан Коваль не будет против.

Желаю вам здоровья.

Ваш сын Михаил.

P.S. Всё предыдущее я написал на уроке физики. Вы, наверно, думаете, что лучше бы я учителя слушал. Заверяю вас, любимая мама, что лекции я слушаю внимательно, но в этот раз не было такой нужды. Нас оставили на год в том же классе, считая, что наше образование при Польше было не на должном уровне. Это и правда относительно некоторых предметов, но относительно математики и физики, так то, что мы учим сейчас― это просто повторение прошлогоднего материала.

Впрочем, некоторые предметы перед войной преподавали совсем по-другому. Например, историю. Раньше нас учили, что историю вершат короли, князья и какие-то герои. Теперь новый историк показал нам, что историю творит весь народ, рабочие и крестьяне, как вы, мама. Мы узнали про эксплуатацию рабочего люда, про его стремление освободиться от правящих классов и религии, которая оправдывала его страдания. Тысячелетиями угнетённые люди боролись за свою свободу. Учитель рассказал, что даже в Древнем Риме было восстание рабов под предводительством Спартака. Мы учимся по-новому смотреть в будущее, смотреть на сегодня и прошлое. Это так захватывающе! Я уверен, что если бы вы были моего возраста и имели такие же возможности для образования, что и я, то тоже бы были за изменения.

Дядя Андрей придет завтра, чтобы забрать письмо. В него я положу свою фотокарточку с паном Ковалем, чтобы вы увидели, как я вырос за последние полтора года».

Похоже, пани Шебець принимала гостей. Я отложил учебник по истории и начал прислушиваться. Из кухни доносились приглушённые женские голоса. Приоткрыв мои двери на веранду, я услышал голос пани Шебець:

― Мне стыдно за тебя. Ты опозорила наших родителей!

― Будучи вдовой священника, ты имеешь ещё право меня осуждать?

Голос принадлежал сестре пани Шебець ― Ульяне. Ульяна ушла из дома на второй день войны, никому ничего не сказав. Фактически, всем нам были безразличны её приходы и уходы. Для пана Коваля она была «эксцентрическим созданием», а для пани Шебець ― «старой девой с причудами». Иногда, когда у меня были расстройства желудка и я вынужден был бегать в туалет, я видел, как она приходит домой или куда-то уходит. Я никогда не задумывался, куда она может идти среди ночи, и не думал, что об этом стоит кому-то рассказывать.